– А, да, конечно, – сказала Елена.
Турецкий с интересом рассматривал семейные фотографии Савельевых. Были несколько детских и юношеских снимков Елены.
– А ты уже в школе была красавицей! – остановился Турецкий на фотографии Лены, где она была на переднем плане в очень короткой юбке, явно демонстрируя свои ножки.
Наконец они нашли выпускную фотографию класса Савельева. Это фирменные фотографии тех лет – в кружочках на фоне школы портреты преподавателей и учеников. Елена быстро пробежала глазами по лицам.
– Вот он – его друг! – показала Савельева.
Турецкий прочитал под фотографией фамилию. Если бы там было написано Александр Турецкий, он удивился бы меньше. Но там было написано – Бурчуладзе Сергей.
– Черт побери! – С хохотом он грохнул альбомом по столу. – Так не бывает! Хотя почему же не бывает?! Конечно же! Ну конечно же!
Это было действительно черт побери! Александр знал это радостное и волнующее состояние, когда отдельные, лишенные взаимосвязей факты, мысли, ощущения вдруг приобретали объем и начинали складываться в одно целое. Это было похоже на мозаику, когда из отдельных кусочков начинал получаться ясный рисунок. Пусть это была еще не полностью вся картина, но важный смысловой ее эпизод, как целое дерево в пейзаже или отдельный, законченный предмет в натюрморте.
Катастрофа в Новогорске, Савельев, Намибия, Бурчуладзе, – казалось, еще чуть-чуть, и все это сложится в одну картину.
– Лена! Теперь, пожалуйста, вспомни все-все про…
Она устало перебила его:
– Я хочу спать. Давай завтра.
– Я тебя умоляю, сегодня. Сейчас, – Турецкий преградил ей путь в спальню.
– Честное слово. У меня нет никаких сил, – она поцеловала его в щеку и попыталась обойти.
– Тогда я восстановлю твои силы под душем, – взволнованно улыбаясь, сказал Турецкий.
Он рывком сдернул с нее полотенце, поднял ее на руки и понес в ванную.
– Но после этого пощады не жди, – «угрожал» он ей на ходу.
– Ну хорошо, только отпусти меня, – взмолилась Елена.
Турецкий поставил ее на ноги. Она забрала у него свое полотенце и обвязала им только бедра. Хмель раскрепостил ее.
– Чудесно, – взглянул Турецкий на голую грудь Елены. – Впервые в моей практике свидетель будет давать показания в таком обворожительном виде. Не ручаюсь, что мы, в конце концов, не перейдем к следственным действиям.
– Пошлость, – не зло сказала Елена.
Она чувствовала себя польщенной, хотя и сделала вид, что пропустила мимо ушей его слова. Она знала, что у нее красивая и довольно крупная грудь, которая особенно хорошо смотрится при ее худобе.
– Так что тебя интересует?
Ей нравилось сидеть перед Турецким полураздетой. Нравилось его волновать. Как и любая нормальная женщина, Елена не была лишена легкого эксгибиционизма.
Савельева лениво стала рассказывать о дружбе своего мужа с Бурчуладзе. Она знала немного и говорила об этом с неохотой.
– Ты не хочешь, чтобы мы нашли твоего мужа? – в какой-то момент перебил ее Турецкий.
– У меня такое ощущение, что это ты очень торопишься его отыскать, – с легким раздражением ответила Савельева. – Я знаю, я уверена, что с ним все в порядке. Но видеть его больше не хочу, – сказала она решительно и в то же время как-то легко, будто бы что-то отрубила, отсекла от своей жизни уже окончательно.
– Наверное и мне сейчас меньше всего хотелось бы найти твоего мужа, – признался Турецкий. – Но я должен найти его и Бурчуладзе!
Савельева кивнула с пониманием.
– Если тебя интересует этот Бурчуладзе, то я знаю только то, что он раньше работал на нашем авиазаводе. Потом у него, кажется, случился конфликт с начальством. Его уволили или он сам уволился.
– Все правильно, – скрывая радость, кивнул Турецкий.
– Он показался мне странным. Знаешь, как будто бы заповедный человек среди цивилизации. Все о зверушках рассказывал, о птичках. И плакал при этом, – Савельева задумалась. – Первый раз такого видела. Муж говорил, что в тайге этот Сергей – бог. Семьи у него никогда не было. И такая жизнь, как он сам говорил, наедине с природой его вполне устраивала.
– Чем он еще занимался?
– Да ничем! Мечтал, – улыбнулась Елена. – Например, он хотел организовать при заводе научную лабораторию, где бы дрессировали птиц.
– Зачем?
– Понятия не имею. Он все эти бредни мне рассказывал, когда был совершенно пьян.
