предстоял не меньше чем на полночи. Вообще-то я не курю, но ради таких случаев всегда вспоминал старую привычку.
– Эдика, – торжественно объявила Вава, – моего серпентолога.
– Кто? – переспросил я.
– Серпентолог. Ловец змей. О-о, какой это был мужчина! Сильный, высокий, загорелый – постоянно в песках, в пустыне, где водятся кобры. Бесстрашный!
– Еще бы, – вставил я, закуривая, – со змеями общаться – это тебе не шуточки. А почему же ты его бросила?
– Понимаешь, – вдруг погрустнела Вава, – он меня все время называл «моя маленькая гадюка».
– Ты должна быть рада, – заметил я, – что может быть лучше и милее для серпентолога, чем ядовитая змея?
– Ты прав, Юрик. Но лучше послушай, как все начиналось...
Останавливать Ваву было бессмысленно. И она погрузила меня в захватывающую стихию своего очередного романа. Надо сказать, это действительно было интересно. И если бы Вава умела излагать свои истории на бумаге, она давно бы стала миллионершей.
– ...А теперь слушай, чем все дело закончилось, – Вава рассказывала уже три с половиной часа. – И вот, смотрим мы телевизор ночью. А там песню передают, знаешь, душевную такую. «Потому что нельзя быть красивой такой». Кончилась песня, и ведущая заговорила. Тоже красивая такая. Очень я ее люблю. Вера ее зовут.
– Вера... – повторил я, все еще находясь под впечатлением рассказанного сестрой. Что-то это имя мне напомнило.
– Ну да. Вера Кисина. Ну вот, значит, он меня обнял...
Я резко сел на кровати.
– Постой, постой, Вава. Как ты сказала? Вера Кисина?
– Ну да. Она через день на СТВ ночную музыкальную программу ведет.
– Ты ее видела по телевизору? – задал я глупейший вопрос.
– Конечно, видела. А что?
– Нет. Ничего. Слушай, Вава, я завтра заеду к тебе. Ладно?
– Конечно. Милому братцу всегда рада. Ну ладно, слушай дальше...
На следующее утро, невыспавшийся, но преисполненный решимости, я поехал к Ваве.
У моей сестры радостно блуждали глаза. На кухонной табуретке стояла пара туфелек из змеиной кожи, надо думать, подарок серпентолога.
Сестра долго рассматривала фотографию, которую я ксерокопировал из уголовного дела, находящегося в суде.
– Ты знаешь, трудно сказать. Вроде очень похожа. А вроде и не она. Знаешь, у меня память на детали очень хорошая. Вот если губы потоньше сделать и нос изменить – вылитая Вера Кисина. А так – я даже не знаю, – заключила моя сестра.
В общем-то, это соответствовало рассказу Зои-Веры. Она говорила, что, по всей вероятности, ей изменили нос и губы.
Квартира Вавы находилась недалеко от дома, где жил Барщевский, и я решил к нему заехать.
Я уже был как-то у Барщевского. Больше всего в его квартире поражали картины на стенах. Полотна были огромные, яркие, написанные широкими, смелыми мазками. Что изображали эти картины, понять было сложно. Художник пользовался кистью никак не меньше малярной. Многочисленные посетители квартиры (иногда клиентов он принимал на дому) с испугом поглядывали на это буйство красок. По-моему, эти картины раздражали и самого Барщевского. Но убрать их он не решался – имидж-с! Попадая в квартиру, клиенты сразу же понимали, что услуги Валеры обойдутся им в копеечку.
Войдя в квартиру известного адвоката, я обратил внимание, что обстановка здесь какая-то не такая. То есть не такая, как обычно.
Меня встретила Люда – молодая черноволосая девушка с грустными семитскими глазами, которая выполняла у Барщевского функции домработницы, экономки и секретарши. Как уж ей это удавалось одновременно – не знаю. Но когда я заходил к Валере, Люда обычно напоминала индийского шестирукого бога Шиву – она одновременно пылесосила ковры, отвечала на звонки, мыла посуду и (во всяком случае, мне так казалось) бегала в магазин за продуктами. Деятельная, одним словом, девушка. Ни минути на месте не сидела. Что-то подобное я ожидал увидеть и сейчас. Но я ошибся. Встретив меня и вяло поздоровавшись, Люда опустилась на стул в обширной прихожей и уставилась в стену. Взгляд ее был устремлен на одну из картин, висевшую на противоположной стене. Она сидела и смотрела. И не делала ничего больше, ничего, что обычно делала, когда ее хозяин был дома, – не звонила по телефону, не нажимала кнопки клавиатуры компьютера, не заваривала шефу чай или кофе, не прибирала квартиру, не перекладывала бумажки на столе. Даже не ела шоколадных конфет. Просто сидела и пялилась на картины.
Тут я понял, что необычное было сегодня в квартире Барщевского. Здесь как будто замерла жизнь. Обычно тут работа кипела: беспрерывно звонили телефоны, бегали дети Барщевского, происходило непрерывное движение – одни уходили, другие звонили в дверь...
Теперь же здесь жизнь будто остановилась. Стояла почти мертвая тишина. И даже Люда не обратила на меня почти никакого внимания, что, признаться, меня несколько задело.
– Эй, – помахал я ладонью перед ее лицом, – вас зовут из подземелья!
Люда наконец воззрилась на меня.
– А, это вы, Юрий Петрович... – без интереса сказала она. – Добрый день.
– Я вижу, у вас здесь какое-то сонное царство. К чему бы это? Что, решили помедитировать, пока начальника нет? Чакры очистить?
– Скажете тоже. – Люда приосанилась и взяла в руки обувную щетку, что, видимо, должно было изображать занятость.
– А где шеф?
Люда заметно помрачнела:
– Валерий Максимович? Он... болеет.
Сказав это, она почему-то спрятала глаза.
«Что-то тут не так», – подумал я и оказался прав.
– А я его как раз ищу. Не подскажете, где его найти? В какой больнице?
Люда молча пожала плечами. И не произнесла ни слова.
– Где он? – не отставал я.
Вдруг Люда шмыгнула носом, ее лицо сморщилось, как сушеная груша, глаза стали еще печальнее и часто заморгали, а по ее щекам полились серые от туши слезы.
Конечно, увидев такую реакцию, я только усилил давление на хрупкую девушку.
В конце концов сквозь всхлипы, сопли и слезы она мне поведала, что неделю назад на Барщевского «наехали» какие-то бандиты. Чего они хотели, Люда, разумеется, не знала. Но на следующий день Валера свернул все дела и лег в больницу. А через некоторое время и вовсе исчез. Жену с детьми он заблаговременно отправил на какие-то острова. Куда именно – неизвестно. Между тем в квартире время от времени появляются какие-то типы бандитского вида, которые спрашивают Барщевского. И спрашивают все настойчивей и настойчивей. Вид у них решительный и угрожающий. И страшный.
Просто уйти Люда не может, Валера оставил ее «на хозяйстве». А что делать, она не знает. И дозвониться до пропавшего шефа тоже не может.
– Может, он сам тоже на этих островах?
Люда пожала плечами и размазала по всему лицу остатки туши.
– Не знаю...
Как мог, я успокоил Люду и ушел.
Ну что ж, думал я, покидая квартиру Барщевского, в наше время всякое бывает. А профессию адвоката нельзя назвать безопасной.
Сегодняшний день я решил посвятить делу Удоговой. Лазарук до того момента, как из Чечни освободят Пенкина, вряд ли объявится. А сидеть в юридической консультации и давать советы мне не хотелось. Тем более есть благовидный предлог.
