за ним бегают. Он и внешне ничего, стройный такой. Спортивный. Такие всегда нравятся.
— Ничего, Мариночка. У нас впереди целый месяц. Мы этому молчаливому еще себя покажем, — принялась она тормошить приятельницу, желая развеселить ее.
— Да ну, ты, чего доброго, и вправду подумаешь. Это я ведь так. Тут кавалеров и без него много. Да он, может, и женатый. Или девушка у него дома осталась. Знаешь, я его еще в Ленинграде приметила, когда на теплоход сели. Все кричат, смеются, а он стоит вот так возле борта. Стоит и смотрит. И лицо у него такое серьезное, вроде даже грустное. Я его даже спросить хотела, что с ним, да как-то постеснялась. Вроде неудобно навязываться. Впрочем, что это мы о нем и о нем. Вон смотри, какой катерок. Смотри, это нам машут. Видишь?
Жизнь на теплоходе входила в свою колею. Устанавливался тот особый распорядок, который помогает коротать время не занятым никакими делами и обязанностями людям. Утром туристы сошлись к завтраку. Затем провели время на палубе. И вот уже веселый голос из репродуктора местного радиоузла гостеприимно приглашает в ресторан к обеду.
Теплоход шел быстро, и уже преодолел расстояние в триста тридцать километров, разделявшее Ленинград и Хельсинки. Вскоре после обеда взору туристов открылась панорама финской столицы. В три часа дня теплоход швартовался у набережной, заполненной толпой встречающих.
Одни пришли сюда просто из любопытства посмотреть на огромный теплоход и пассажиров из соседней страны. Другие хотели приветствовать советских туристов, завязать знакомства, обменяться сувенирами.
Анатолий, подхватив на руки маленькую девчушку, подарил ей деревянную матрешку яркой раскраски и наблюдал, как девочка восторженно ахала, извлекая очередную фигурку...
День прошел в осмотре города и его окрестностей. Олег, севший в автобус рядом с Галей, оказался приятным собеседником. Вечером отправились в городской парк, где было много зрелищ и аттракционов. Туристы смешались с гуляющими толпами финнов и разошлись в разные стороны. Олег и Галя не разлучались.
Со своими встретились уже только на теплоходе.
— Где это вы пропадали? — набросилась Марина. — Мы вас искали, искали.
Галя ничего не ответила. Так устала, что не в силах была даже разговаривать. С трудом досидела до конца ужина. А вокруг все еще шли разговоры о комнате ужасов, о катанье с американских гор и о многом другом, что видели туристы в парке.
К Кильскому каналу подошли рано утром. Каналом шли по территории ФРГ. По обеим сторонам, совсем близко от бортов теплохода, тянулись живописные берега. Над головами тенью проплывали мосты, по которым мчались через канал автомашины, шли по своим делам пешеходы, извиваясь, проползали поезда. Чистенькие аккуратные селенья сбегали к самым краям канала.
После завтрака, когда все снова высыпали на палубу, внимание туристов привлек громкий голос, певший в лесочке на берегу тирольскую песню. И когда песня оборвалась, со всех палуб, как из театральных лож, раздались дружные аплодисменты. Все аплодировали так близко находившемуся, но невидимому за деревьями певцу. Услышал ли он их, понял ли, что это приветствует его, или просто поглядел вслед чужеземному теплоходу, ни о чем не догадываясь. И вдруг, когда теплоход проходил под мостом, сверху на палубы посыпались листовки. Момент был выбран удачно: все туристы находились на палубах и слушали песню. А может быть, и сама песня, эта красивая тирольская песня, служила приманкой, способом привлечь внимание, а вовсе не была дружеским приветом неизвестного певца.
Сквозь перила моста было видно, как два человека, перегнувшись, торопливо бросали вниз все новые и новые пачки листовок.
Кто-то из туристов поднял листовку, прочитал и бросил ее за борт: «Надо же так клеветать». Кто-то нацелился фотоаппаратом на перевесившихся через перила молодчиков. Но те трусливо закрыли руками лица.
— Ишь, опасаются морды свои запечатлеть на память, — сказал Анатолий, — небось старые знакомые, по которым веревка плачет.
— Как вы думаете, они, эти, кто листовки бросал, — немцы или наши, то есть не наши, а эмигранты? — поправилась Галя, поворачиваясь к Олегу.
— А черт их знает, — сказал вместо Олега Анатолий. — Может, и эмигранты, а может, еще кто — не все ли равно. Мало ли всякого отребья.
Галя хотела еще что-то спросить, но, взглянув на Олега, увидела его напряженное взволнованное лицо.
Он, словно не слыша, о чем говорят вокруг, смотрел куда-то вдаль, поверх ажурной арки медленно удалявшегося моста.
И снова Галя подумала о его необычном поведении. Все кричат, ругаются, спорят, а он — в себе. Он как-то глубже, серьезней. И как он все остро чувствует!
Она подняла глаза и увидела его серьезное лицо. И всегда он такой — не то задумчивый, не то озабоченный. Может, таким и должен быть настоящий ученый.
Быстро шло время. На Олега, по-видимому, подействовало общее веселье, морской воздух, отдых. Он посвежел, загорел. «Может быть, он просто отдохнул от работы, которая поглощала его целиком там, дома», — думала Галя.
Олег, видимо, и вправду немного отдохнул. Первые дни он, поглощенный своими мыслями, держался особняком. Но дружеская веселость Анатолия могла, кажется, расшевелить любого. А девушки, сидевшие рядом с ними за столом! Сначала в глаза бросилась яркая Марина. Казалось, природа полностью использовала всю палитру, чтобы нарисовать внешность этой девушки. А может быть, и не только природа, но и косметика принимала участие в создании этой красавицы. Темно-каштановые волосы, удлиненные зеленые глаза, притененные черными ресницами, матовая кожа и ярко-алые губы. Галя держала себя просто, дружески. С ней было легко и разговаривать, и молчать, когда не хотелось ни о чем говорить. Почему-то каждое сказанное слово, улыбка, шутка приобретали теперь какое-то особое значение, понятное только им двоим. И, по-видимому, не только Галя и Олег чувствовали это. Марина, когда они с Галей остались вдвоем в своей каюте, вопросительно посмотрев на нее, сказала:
— Галка, может, я ошибаюсь, но мне кажется...
Галя не дала ей договорить, замотала головой. И сказала даже как будто испуганно:
— Не надо, Марина. Я и сама еще ничего не знаю.
Дни летели один за другим. Менялись ландшафты и речь вокруг, архитектура городов и одежда жителей. Следовали с калейдоскопической быстротой один за другим парки, стадионы, музеи. Понемногу туристы втянулись в нелегкий образ жизни и приобрели соответствующую закалку, как выражался Анатолий. Поспав несколько часов, уже готовы были снова ехать, бежать, смотреть и слушать объяснения очередного гида. С большим нетерпением ждали приезда в Париж. Оставлен в Гавре теплоход, и вот уже за окном экспресса мелькают поля и нивы Франции, так напоминающие наши. Широкое лицо Анатолия сияет еще больше обычного. Улыбка не сходит с его лица, да и все остальные невольно улыбаются, глядя на него. Это все-таки очень приятно: смотреть на совершенно счастливого человека.
Вчера, когда пассажиры сидели в ресторане теплохода за ужином, местное радио сообщило, что у его жены Ани родилась дочка Аленка. Дальше говорилось, что Аленка весит четыре с половиной кило и, таким образом, заняла первенство среди своих сверстников и сверстниц. Чувствует себя отлично, очень похожа на папу, и вместе с мамой передает ему привет.
Отгремев на стрелках, поезд подошел к парижскому вокзалу Сен-Лазар.
Вскоре туристы уже знали, что название «Сен-Лазар» относится к району города и к гостинице, где им предстояло находиться несколько дней. От гостиницы совсем недалеко до Монмартра, до Елисейских полей, до Собора Парижской богоматери.
Гале не верилось, что эти такие книжные места существуют на самом деле и скоро их можно будет увидеть. Ей хотелось поделиться своими мыслями с Олегом, как она привыкла это делать в последние дни. Но Олег опять стал держаться как-то отчужденней. Он снова погрустнел, был молчалив. В последний вечер на теплоходе, сославшись на нездоровье, рано ушел в каюту. Может быть, он опять получил неутешительное известие из дому. Галя не решалась расспрашивать. Она даже была на него немного обижена. Возникшая между ними дружба должна была бы сделать его откровенней, и если он почему-то
