Триста закрыла глаза, словно не желая его видеть.
– Не могу поверить, что ты по-прежнему ведешь себя как мальчишка.
– Почему? Я не прекращал этого никогда.
Она подняла веки, и Роман увидел то, что и ожидал, – гнев в стальных глазах.
– Ты так и не повзрослел?
– В некоторых отношениях нет. Я до сих пор люблю пугать людей. И ничего не могу с собой поделать.
Склонив голову набок, Триста какое-то время внимательно его изучала.
– Куда делось то раскаяние, которое я видела всего несколько недель назад? Должна сказать, я тебе почти поверила, но твое нахальство вернулось. Больше тебе не удается обмануть меня никогда.
– В тот день я тебе не лгал, – уязвленный, ответил он.
– Не старайся выглядеть так, словно тебя оскорбили.
Она попыталась пройти мимо него, но Роман этого ей не позволил. Отступив, она с гневом посмотрела ему в глаза. Он вздохнул:
– Ты бессердечная.
– У меня есть сердце, – подняв подбородок, возразила она. – Однако оно к тебе не расположено.
– Тогда его покрыла короста.
Она бросила на него злой взгляд:
– Знаешь, почему сердце покрывается коростой? Начинается это с маленьких шрамов. Когда с ним плохо обращаются, чрезмерно нагружают и злоупотребляют им. Появляется нарыв. Довольно болезненный, раздутый и чувствительный к прикосновениям. Но со временем нарыв проходит. На его месте появляется уплотнение, чтобы предохранить сердце в будущем.
– Очень умно. Я и забыл, как умело ты все объясняешь.
– Уверена, что ты обо мне забыл вообще все. Но я тебя не осуждаю. У тебя было много женщин – зачем тебе помнить всех? Кстати, ты совсем забыл про ту, с которой... кого я не знаю.
– Сестру, – подсказал он. – Так ты ее не узнала?
Глаза Тристы округлились.
– Это Грейс? – С нее мгновенно слетела надменность. Теперь она казалась даже робкой. Триста отвела глаза в сторону. – Не знала. Я думала... Боже, как она изменилась! Она стала такой красавицей!
– Ты и впрямь ее не узнала? И похоже, начала меня ревновать?
– Ты забываешься, – предупредила она и тут же чуть скривилась: ее резкий голос не понравился ей самой.
– Может, и забываюсь, но не забыл. – Он придвинулся ближе и понизил голос: – К примеру, я очень хорошо помню шрам на твоем бедре. Ты получила его в восемь лет, когда упала с забора. Я порвал рубашку и сделал повязку. Меня тогда выпороли за порчу рубашки, а тебя посадили на хлеб и воду, чтобы не лазила по заборам.
– Ты меня на это подбил.
Роман пожал плечами:
– Я был тогда чертом, и ты это знала. Ты была вполне разумным ребенком и могла не поддаваться на мои уловки. Обычно ты так и делала.
– Мне это удавалось с трудом. Ты начинал меня дразнить и мог подбить на что угодно.
– Не помню, чтобы я тебя дразнил. Пытался убедить, это было, с помощью лести. – Его проницательные глаза смягчились, но на губах появилась дьявольская улыбка. – Я помню лесть. В этом я был очень искусен. Возможно, потому, что мне это нравилось.
Он оперся рукой о стену, так близко к ее уху, что если бы он отогнул большой палец, то коснулся бы ее.
– Я и сейчас в этом искусен. – Его голос стал тих, как мурлыканье.
– Я в этом сомневаюсь.
– Не слышу уверенности в голосе. Как и тогда, когда ты говорила о своем дорогом муже.
– Мне это не важно, – безразлично произнесла Триста. Но на него она старалась не смотреть.
– Ты отводишь глаза, Триста. Я спрашиваю себя – почему?
– Это не твое дело, вот почему. А теперь, если ты не хочешь скандала, отойди в сторону.
– Ты не будешь устраивать скандал, – уверенно сказал он. – Расскажи мне о своем храбром капитане. Где ты его повстречала?
– В деревне, куда убежала, чтобы избавиться от тебя. Странно, что ты им заинтересовался. Ты совершенно был ко мне равнодушен, когда мне на помощь пришел капитан Фэрхевен, так откуда сейчас этот интерес?
– Капитан Фэрхевен? Ты так его называешь?
– Он был капитаном, – неуверенно пролепетала Триста.