пробормотал он, неохотно помогая ей одеваться, с нежной признательностью целуя ее грудь, потом натянул свою одежду. В голосе у него послышалось глубокое удовлетворение: – Что может быть честнее, чем взаимная страсть?..
Ванесса посмотрела на своего греховно взъерошенного пуританина, а тот с довольным видом потянулся, потом направился к двери, чтобы отпереть ее. Он давал ей понять, что их прелестная любовная идиллия уже закончилась. У нее больно заныло сердце при мысли обо всем том, что ей теперь принадлежало… и всем том, что никогда не будет ей принадлежать. Если только она не рискнет в последний раз…
– Может быть, взаимная любовь? – отважилась она.
Он стоял, положив руку на дверную ручку, с таким ошеломленным видом, что Ванесса сразу же поняла, что совершила ужасную ошибку.
Прежде чем она смогла забрать назад свои слова, Бенедикт отшатнулся в сторону, так как дверь внезапно распахнулась.
Насколько ужасной была ее ошибка, Ванессе пришлось осознать несколько мгновений спустя, когда представшие перед ними шокированные родители Бенедикта тут же принялись вдалбливать им в голову, как это ужасно для Бенедикта позволить себе публично связаться с женщиной такого сомнительного происхождения и нравственности, как Ванесса. И с каждым словом их приговора Бенедикт, видимо, молча соглашался!
10
В квартире было темно, и Ванесса, выронив ключ из дрожащих пальцев, стала проклинать мрак, так как ей пришлось шарить по холодному мраморному полу, чтобы найти его.
Потом она с трудом отыскала выключатель, и, когда наконец включила свет, ей пришлось сощуриться при виде представшей перед ней ультрасовременной комнаты, где все было белое. Только через несколько секунд она вспомнила, что нужно подойти к длинному узкому окну слева и помахать мужчине, чей силуэт виднелся внизу на улице.
С хриплым ревом желтый «корвет» сорвался с места. Ванесса наблюдала, как исчезли красные огоньки, когда машина свернула за угол в конце улицы.
Она не могла понять, почему Дэйн так внезапно стал настаивать, что ему надо куда-то уехать, и почему так безумно спешил, хотя на всем пути от Темса до Окленда только и делал, что тянул и мешкал. Вместо полутора часов на дорогу ушло все три. Он ехал по крайней мере на двадцать километров в час медленнее предельной скорости, останавливался на двух заправочных станциях, чтобы заправиться бензином и маслом, и дважды останавливался, чтобы проверить двигатель, потому что в нем были «перебои».
Потом, проехав Хантли, он решил, что проголодался, и заехал в круглосуточный ресторанчик для водителей грузовиков. Дэйн заказал невероятное количество еды, которую нестерпимо долго поглощал, все время усиленно угощая Ванессу, сидевшую с побелевшим лицом, кофе и пытаясь убедить ее, что она не правильно поняла происшедшую сцену, заставившую ее бежать из Уайтфилда среди ночи, даже не захватив смены одежды или зубной щетки. Ей пришлось взять в машине пальто Дэйна и накинуть его поверх мятого атласного маскарадного костюма, чтобы не смущать водителей.
То, что она покинула Уайтфилд, лишенная как личных вещей, так и гордости, было своего рода символом. Лейси как нельзя более кстати представила Ванессу родителям Бенедикта, злобно окрестив ее дворецким-любовницей, и тем добилась максимального переполоха и замешательства… особенно потому, что всем и так было ясно, что происходило в запертой библиотеке.
О вечеринке родители узнали от Лейси и решили нанести мимолетный визит, полагая, что смогут принести свои поздравления по случаю, как они считали, помолвки сына с в высшей степени достойной молодой дамой. Вместо этого они столкнулись с наглядным свидетельством того, что он попал в когти ужасной амбициозной потаскушки.
На долю Ванессы выпал позор услышать, как Аарон Сэвидж говорил сыну:
– Бога ради, если хочешь спать с прислугой, по крайней мере, будь любезен, не афишируй этого!
А его мать ледяным тоном заявила, что, сколько бы он ни платил Ванессе, очевидно, это слишком много!
– Женщина-дворецкий! Я никогда не могла понять, что на тебя нашло, когда ты согласился на это подозрительное условие, – сказала Дениза Сэвидж, с презрением роняя каждое слово, как хрустальную ледышку. – И вот мои самые худшие опасения оправдались! Разве ты не видишь, какую боль причиняешь отцу и мне? Ты знаешь, как эта история может повредить репутации семьи, если попадет в газеты? Господи, есть люди, которые ухватятся за возможность использовать скандал, чтобы скомпрометировать твоего отца. Что бы ты ни делал, это неизбежно отражается на нас… и в отношении этой… этой персоны ты тоже поступаешь нечестно. Разве ты можешь представить ее своим друзьям? Конечно нет… потому что это отвратительный вкус, Бенедикт. Даже если ты временно ослеплен своей безрассудной страстью, ты должен понять, что мы стали бы всеобщим посмешищем, если бы ты попытался ввести ее в общество…
Дальше продолжалось в том же духе, и Ванесса ждала, что взбешенный Бенедикт вмешается и защитит ее честь. Но тот продолжал помалкивать, и, когда она наконец сама попыталась прервать все это, Бенедикт холодно предложил ей помолчать и дать ему выслушать все, что скажут его родители.
В конце концов она вышла из комнаты, ничего не видя вокруг, и чуть не налетела на Дэйна, болтавшего возле дверей. Бенедикт же был настолько поглощен тем, что говорили родители, что даже не заметил, как она ушла, и Ванесса, бросив через плечо последний взгляд назад, ошеломленно увидела, насколько сильно в них фамильное сходство.
На лице Бенедикта застыло выражение ледяного высокомерия – обычное для его матери, а его надменная поза была так похожа на позу отца, что, казалось, это зеркальное отражение одного и того же человека, только в другом возрасте. Возможно, его интрижка с ней была всего лишь последней попыткой восстать против неизбежной генетической западни.
Ванесса шла как зомби к воротам Уайтфилда, когда Дэйн догнал ее. Как он ни умолял, она как одержимая упрямо стремилась любым способом попасть в оклендский аэропорт – на попутной машине или даже, если потребуется, пешком, поэтому он в конце концов согласился отвезти ее. Ей нужно домой, твердила она. Она убегала к единственному оставшемуся ей пристанищу, дому ее сердца – ее семье, к той любви и пониманию, которые мог дать ей отец в Лос-Анджелесе. Он-то никогда ее не стыдился…
Она наотрез отказалась вернуться в дом, даже для того, чтобы собрать вещи, и не желала слушать Дэйна, который предложил помочь. Учитывая ее состояние, ему ничего не оставалось делать, как сдаться и сесть в машину.
Всю дорогу он, ни на секунду не умолкая, рассказывал ей, какой в глубине души хороший парень Бенедикт, и что если она его любит, то должна дать ему время решиться; что родители Бенедикта чересчур консервативны, что не следует поступать опрометчиво и уезжать из страны, не поговорив сперва с Бенедиктом.
Ванесса не отвечала, пока он, почти доехав до Окленда, не сказал ей, что она все равно не сможет немедленно уехать из страны, так как у нее нет ни денег, ни паспорта. Он любезно настоял на том, чтобы остаток ночи она провела в его квартире, пока не позвонит отцу и «переориентируется». К тому времени единственным желанием Ванессы было заползти в постель, уткнуться головой в подушку и всласть выплакаться!
Ее немного сбило с толку, что после нескольких часов неослабного и чрезмерного беспокойства с его стороны он так стремительно оставил ее на пороге квартиры, вручив ключ и небрежно бросив «счастливо». Вероятно, он просто понял, что ей необходимо остаться одной. Было ясно также, что он без особых хлопот найдет, где переночевать.
Кровать…
Ванесса устало повернулась к винтовой лестнице, о которой, описывая квартиру, упоминал Дэйн, и потащилась наверх. Она не могла припомнить, чтобы когда-либо чувствовала такую безнадежно убийственную усталость. Тряхнув головой, она попыталась сбросить с себя миазмы усталости, мешавшие ей думать.
Первая комната наверху оказалась ванной, и когда она зажгла свет и увидела свое отражение в зеркале, то содрогнулась. Ее вид был даже хуже, чем самочувствие. На бескровной коже малиновое платье выглядело кричаще безвкусным и показным, а на груди были заметны несколько бледных красноватых пятен от поцелуев Бенедикта. Так вот что увидели родители Бенедикта! Эту… бесстыдную проститутку. Не
