любопытстве? Человеку свойственно пытаться понять неведомое…
Воительница вздохнула. Рано или поздно подобные речи начинали вести все мужчины, с кем она имела неосторожность быть любезной. Каждый из них почему-то начинал мнить себя ее избранником, терял остатки рассудка… а она теряла хорошего друга, пытаясь объяснить, насколько он заблуждается. За всю свою жизнь Соня могла бы по пальцам пересчитать исключения этому правилу.
— Послушай, Десмос,— улыбнулась девушка,— ты прав, ты меня совсем не знаешь. Но пройдет несколько дней, мы расстанемся — и какое это будет иметь значение? Давай лучше оставим все как есть.
— Но почему? — Придворный был в недоумении. Живя среди людей праздных, он привык, что для них самая большая ценность — это бесконечные разговоры о самих себе, о своих надуманных бедах и сложностях. Скрытность Сони была для него вызовом.— Что плохого случится, если ты поведаешь мне свою историю?
— Возможно, ничего.— Соня начала злиться.— Но если я не хочу рассказывать — люди должны уважать мое желание. Или месьор судья привык, чтобы люди не смели держать от него тайн? Пусть даже под пыткой?!
— Возможно,— неожиданно рассмеялся Десмос.— Ты права, я слишком настойчив, это не подобает придворному, а тем паче государственному мужу. Должно быть, мне действительно необходим отдых, чтобы вновь ощутить себя человеком, а не зарывшейся в пергаменты крысой.
Соня с сомнением покосилась на собеседника. Он не обиделся на ее резкое замечание. Почему? Она намеренно хотела задеть его, ибо чувствовала, что человек этот отнюдь не так прост, как желает казаться, и надеялась, что в гневе он выдаст то, что желает скрыть. Но он слишком хорошо держал себя в руках.
Девушка нахмурила брови. И, приняв решение, неожиданно переменила тему разговора:
— Кстати, а ты женат?
— Н-нет… Но зачем ты спрашиваешь? То есть…— на мгновение Десмос смешался,— я хочу сказать, неужто моя скромная персона небезынтересна для тебя, о прелестнейшая?
Aга! Ей все же удалось застать его врасплох. И Соня с мстительным удовлетворением продолжила:
— Неужели ни одна придворная красотка не запустила коготки в королевского судью? Не могу поверить!
— Верно.— Изображая смущение, вельможа потупился.— Их было даже не одна, а целых три.
— Возможно, ничего.— Соня начала злиться.— Но если я не хочу рассказывать — люди должны уважать мое желание. Или месьор судья привык, чтобы люди не смели держать от него тайн? Пусть даже под пыткой?!
— И ты их всех отравил?! — восхищенно воскликнула девушка.
Какой-то аристократ, направлявшийся к поглощенной разговором парочке, заслышав последние слова Сони, резко развернулся на каблуках и поспешил в другую сторону. Девушка и ее собеседник с усмешкой проследили за ним взглядами.
— Отравил? О, нет! Наказание слишком сурово… Однако верховный жрец храма Митры — мой близкий друг. Ему не стоило труда всякий раз объявлять эти союзы недействительными.
— Но почему же он пошел на это?! Разве сие не есть грубейшее нарушение канона?
— Ничуть.— Десмос широко улыбался.— Эрталиус объяснял, что действует во имя высшего блага, что куда важнее всех канонов. Ибо судья более склонен проявлять милосердие к падшим, когда он доволен жизнью. А человек, несчастливый в супружестве, на такое неспособен.
Соня восхищенно покачала головой. Несмотря на свои странности, месьор Десмос нравился ей все больше и больше…
Обозревая бескрайнюю морскую гладь, далеко на горизонте девушка вдруг заметила узкую темно- зеленую полоску.
— Там остров?
Десмос молчал. Повернувшись к нему, Соня заметила, что придворный нахмурился.
— Это Ос-Льерро,— вымолвил он наконец.
— Ах, да! — отозвалась девушка деланно небрежным тоном.— Нам же обещали какой-то Остров Преступников… Это он и есть?
Королевский судья кивнул. От его недавней веселости не осталось и следа. В глазах читалась затаенная боль. На мгновение Соне сделалось жаль этого человека, но внезапно в голову ей пришла странная мысль и она подосадовала сама на себя, что не подумала об этом раньше: возможно, месьор Десмос проявил к ней такой повышенный интерес лишь потому, что в самый первый день она помянула Галиано. А ведь граф намекал ей, что, помимо человека, которого надлежит вызволить с Острова, там будет и еще один, который постарается ей помешать. Подозревать в этом Десмоса как будто повода нет… и все же его поведение внушало воительнице подозрения.
— Так что это за Остров, расскажи мне! — потребовала она.
— Его полное название — Ос-Льерро. Вот уже триста лет там находятся ссыльные. Туда отправляют тех преступников, кого по каким-то причинам нельзя лишить жизни.
— Вот как? Тогда для тебя, из всех нас, это место должно иметь особое значение. Ведь это ты отправлял сюда этих людей, месьор Десмос! А теперь что, решил полюбоваться на свое творение? — Тон Сони был горек, хотя, возможно, аргосец и не заслуживал ее гнева. Но она вспомнила в этот миг своих бесчисленных знакомцев: воров, разбойников, наемников, павших жертвой королевского правосудия в самых разных странах… Конечно, все они не были добропорядочными горожанами — но они были ее друзьями!
Десмос, побледнев, отшатнулся и долгое время молчал, словно не решаясь заговорить.
— Твои слова несправедливы,— вымолвил он наконец.— Хотя одновременно я не могу не признать правоту твоих упреков. Скажу правду, Соня, ибо ты — одна из немногих, с кем я чувствую, что могу говорить откровенно. Жизнь давно сделалась мне в тягость. Я отправился в это путешествие в надежде разобраться в себе самом. Друзья давно советовали мне сделать это. Говорили, что на морском просторе смотришь на вещи иначе, чем в душном, тесном городе… Не знаю. Пока что я вижу, что все мои проблемы никуда не делись. И груз вины все так же давит мне на плечи.
Вельможа вздохнул. Воительница не торопила его. Раз уж он решил раскрыть ей душу…
— Я всегда сознавал, какую огромную ответственность возложил на меня Престол и Храм, вручив мне золотой посох судьи. Превыше всего я ставил служение Закону. Ведь Закон — это суть общества; правосудие — это то, что делает человека человеком, а не дикой тварью. Меня называли безжалостным, бездушным. Неправда. Я проявлял милосердие, когда преступник был этого достоин. И все же Закон был моей единственной страстью и смыслом существования.
Десмос помолчал.
— Но?..
— Но…— вздохнул он, уставясь невидящим взором на струящуюся мимо воду,— но, когда мой родной брат совершил преступление, ужасное преступление, за которое суд карает пожизненной ссылкой на Остров, я впервые в жизни пришел в смятение. Больше того, я был уничтожен. Раздавлен.— Десмос стиснул поручень руками, так что побелели костяшки пальцев.— Если помнишь, не так давно, когда аквилонское владычество в Аргосе ослабло, в столице поднялся мятеж. Разумеется, я был на стороне прежнего порядка. Но мой брат молод и горяч. Он принял сторону бунтовщиков. И, когда его пытались задержать, убил начальника стражи, родича высокопоставленного придворного. Я не мог бы замять дело, даже если бы очень захотел… Тарантия требовала крови мятежников. Мой брат оказался идеальной жертвой. Мне пришлось выбирать между голосом крови и правосудием. Я выбрал последнее. И приговорил своего любимого младшего брата к вечному заключению на этом проклятом острове, населенном кровожадными чудовищами, давно утратившими человеческий облик.
Соня была поражена этими словами; она не знала, что ответить.
— С того дня,— после недолгого молчания продолжал Десмос,— мне кажется, я стал более снисходителен к преступникам. Да, именно так. Сострадание это или попытка загладить вину перед братом и самим собой — не мне судить. Но вот уже долгие годы я несу в душе это бремя, и с каждым днем оно становится все тяжелее. Признаюсь тебе, Соня: я не потому отправился на «Ниросе», что хотел отдохнуть
