половинки.
Легионеры одобрительно зашумели, предвкушая зрелище.
Стормо передвигался своей обычной манерой, словно гулял по саду… прямиком к смерти. Грудь открыта. Ноги выпрямлены. Тигль нервно схватился за бороду. Простите мой император, но вы дурак. «Уходи же от линии его атаки, ну! ну!» — взмолился он, почти оторвав половину седых волос.
Удар был тот же самый, что и против легата. Из-за спины. С полной силой и размахом.
Слава Мастеру, Император успел подставить свой меч.
Но лучше бы он его не подставлял… Масса центурия раза в два более массы Стормо. Боевой палаш снес богато украшенный фламберг, как невесомую пылинку, и вместе с дорогой игрушкой врезался в легкую кирасу юного Торрия.
Императора тряхнуло землетрясением, отбитые руки выпустили оружие. Меч покатился по земле, а Стормо вслед за ним. Словно детский мячик, его тело врезалось в землю, а потом подпрыгнуло от нее же, и снова упало. Кираса выдержала, но инерция жесткого палаша полностью перешла в беспомощно хватающего воздух императора.
Очки отлетели куда-то в сторону. Нос пошел кровью. Шарф с худой цыплячьей шеи размотался и тащился по земле. Император ползком дотянулся до фламберга. Сжался, ожидая удара сверху. Но удара не было.
Легионеры хохотали. Этот звук дошел до него сквозь глухой «бум» шипящий в ушах, из них тоже сочилось что-то теплое и липкое. Шум то нарастал, то отступал, словно бой колокола. В глазах темнело, а потом прорезало ярчайшим из солнц. Изображение мутное, зрачки сочились влагой непроизвольно выступивших слез.
И хохот. Над ним смеялись. Какой противный звук. Ха-ха, ха-ха, ха-ха… Ха-ха, хаха, охохо…
Тигль? Верный Тигль? Зачем ты поддавался мне Тигль?
Простите меня, мой император. Мы слишком опекали вас. Если вы не переживете этот бой. Главный бой. Я вскрою себе живот.
Второй удар был нанесен левой рукой центурия. Он решил размять мышцы на обоих кистях. «Хаха, хаха, хаха»
Император мотал головой. Что это за дурацкое эхо?
Удар был слабее первого. Император успел встать и снова подставить меч.
Безвольный фламберг отлетел от могучего палаша и стукнулся о плечо своего же владельца. Рикошетом пошел выше. Слава мастеру, снова приземлился плашмя. Но приземлился в черепную долю в районе виска, раскроил кожу, выпустил наружу поток маслянистой крови. Липкой, как грязь.
Свет залил все вокруг, показалось Стормо Торрию. А потом, «хаха, ха-ха-ха, хахахахаха», потом он услышал…
— Ты только посмотри на это жалкое семя шакала, Дорн!
Сухой, резкий голос разносился в пещере, как бой гибургских настенных часов, грозя разорвать окружающих в клочья.
По лицу его проходил жуткий шрам, ветвившийся по коже, как молния, начинался за бровью, увязал в носу, перебив ноздри, шел через губы, раздваивая их мясо на несколько кусков, и утекал через шею под латную рубаху.
Руки опирались на топор, что торчал из груды черепов. Обглоданных червем и с остатками гниющего мяса.
Горак Страшный — догадался Стормо.
Безногий Лирус Бессмертный сидел на своей костистой лошади чуть поодаль. Прикованный цепью к седлу. Тяжелый прочный чугуний. Легенды не врали.
Дорн Рокката стоял выше. Его трудно было рассмотреть, потому как он стоял позади. Разве что оружие Дорна видно лучше, чем все остальное. Тяжелый палаш, острием уткнувшийся ему в грудь. Одно движение и ребра разойдутся под давлением железа, а лезвие войдет внутрь, раздвинув легкие с сердцем.
От Ребелия осталась лишь черная тень. Ведь он жил намного раньше всех остальных, и верно совсем утратил плоть. Но именно Ребелий подал голос вторым:
— Не торопись, Рокката Дорн. Как долго не приходил никто к нам. Столетия три, или может больше?
— Императоры растут червяками. Что поделаешь тут? — гулко ответил ему самый молодой из императоров.
— Неужто, я стал таким же, как потерял ноги? — печально вторил конный всадник, Лирус Бессмертный.
Звук здесь — сплошное эхо. Многократно усиливаясь, уходил под необъятные потолки, в камень и в неизвестно откуда сочившийся свет.
— Что ты, брат, ты совсем не похож на это позорище! — надавил мечом сильнее император Рокката.
— Есть ли сказать тебе что, перед окончательной гибелью? — шумел Дорн голосом могучего ветра.
Стормо Торрий подумал, было, закричать, но боли не было. Совсем.
— Я не мог победить изначально, о древние императоры! Меня не тренировали ни с мечом, ни в строю…
Стормо прервал все тот же хохот. Но теперь смеялись духи в его голове. Раскатисто и долго.
— Легион хочет увидеть не силу тела, император-дурак, дурак-император!
— Если бы так, никто бы не пережил испытание. Целый легион сильнее любого из нас, пусть даже подходи они по очереди, — навис Дорн Рокката своим могучим корпусом. Плечи его заслонили свет.
— Пошел вон отсюда! Ты слишком глуп, чтобы умереть.
От третьего удара Стормо хотелось снова упасть, но ему вдруг показалось, что чья-то мощная рука ударила его еще сильнее палаша, поднимая на ноги. Он шатался, как пьяница, но не падал.
От четвертого замаха удалось уйти.
Пятый почти поверг его на землю, но он в последний момент удержался.
— Подогни колени, повернись боком! — услышал он голос верного Тигля Римуса среди азартных криков легионеров.
Сбивалось дыхание. «Ха-ха, хаха, хаха».
Хорошо, Римус, я попробую.
Кираса уже была порвана и висела сломанными пластами железа. Кровь текла отовсюду. Как у какого-нибудь вампира во время дикой оргии.
А спустя фазу и того хуже — Император напоминал бычью тушу, подвешенную на крюк в мясном ряду городского рынка. Он падал и вставал, как неваляшка. Центурий начал бить серьезно. Обоими руками. Но нанести фатального удара так и не получалось…
В полдень снова начался дождь. Он лил как из ведра, но Сир Стормо Торрий его и не заметил. Технически говоря, он ослеп — лицо опухло, веки набрякли огромными мешками, практически не пропуская света. Через узкие щелочки исправно проникали лишь всплески метающегося палаша.
Потом дождь кончился.
Стормо уже ничего не видел. В ушах стоял гул. А чья-то рука продолжала бить его в спину, стоило ему лишь слегка накрениться назад.
Безжалостно, беспощадно удерживает его эта невидимая рука от спасительного падения. Кажется, спина сейчас развалится на две половины в точке опоры, и заскребет оголенным хребтом, волочимым по полу. Достоинство рода. О, как хочется сейчас Стормо попросить пощады и закончить бесконечную пытку. Отчаянно он кусает губу, не выпуская малодушие. Зубы прокусили плоть, добрались до самой челюсти. Боль ужасающая.
Достоинство рода обретает смысл лишь тогда, когда твой род смотрит на тебя. И Стормо чувствует его тяжелый взор.
