терпения…
Это привело к тому, что для русских «близиться к смерти» и «близиться к святости» до того слилось в единый путь, отождествилось, что стало национальной чертой. Глубоко в умах и в душах укоренилось, что умереть — святее, нежели жить, что смерть угоднее Богу, нежели жизнь. Родители легко относились к смерти младенцев, говоря: «Слава Богу, он не нагрешил».
Религия воспитала, что жить — это только грешить. В церковной песне поётся: «не может человек единой минуты прожить без греха». Отсюда и пессимизм, и безысходность. Поэтому, многие люди, особенно религиозные, считают, что человек, страна, человечество движутся к самоуничтожению, и поэтому ждут и готовятся к «концу света».
Конечно, человеческой сути такой настрой противоестественен, и пока в человеке были силы, пока жизнеутверждающее начало было выше мыслей о смерти, люди относились к церкви, как к ритуалу, как к традиции. Поэтому, люди молодые и занятые активным трудом всегда относились к религии больше именно так. Но вот наступает возраст 50, 60 лет, приходят болезни, семейные тягости, дети отошли… и человек чувствует себя одиноким, ненужным, лишним.
Тогда храм принимает его, как друга, как родного с нежностью, заботой, прощением всего сотворенного в жизни. Здесь его никто не упрекает, что он потратил жизнь впустую, не стал счастливым, не помог стать счастливыми детям… В церкви нищета и социальное ничтожество оцениваются, как положительная добродетель, как заслуга перед Богом, как неотъемлемая судьба. Здесь и спасительная фраза: «блаженны нищие духом», трактуемая так, как нужно. И пожилой человек находит в ней утешение.
Что же было до Крещения на Руси? Сейчас полной картины славянской языческой истории нет, несмотря на то, что древние славяне знали письменность, — всё постарались уничтожить после Крещения Руси. (Уже одно это говорит о том, что, значит, было что уничтожать, значит христианское мировоззрение боялось языческой культуры.)
Сведения, почерпнутые из сторонних источников: летописцев, купцов, путешественников других народов — говорят о том, что праславяне были грамотными, энергичными, жизнерадостными… Язычество охватывало всю сферу духовной культуры и значительную часть материальной культуры праславян. Практически всё было проникнуто убежденностью в постоянном присутствии и участии сверхъестественных сил. Очень важно то, что праславяне, обращаясь к богам, просили только удачу! Они не отдавали им свою волю, они принимали решения сами, тонко чувствуя Природу, живя в гармонии с ней.
Язычество терпимо относилось к богам других народов. Славянское язычество не было обособленно от верований других народов и являлось частью индоевропейской культуры. У славян задолго до Крещения уже просматривались принципы единобожия и, если бы не насильственная евангелизация, естественный ход развития, скорее всего, привел бы к формированию правильного мировоззрения. Христианство — как и поступают завоеватели на чужой территории, чтобы укрепиться, — объявило язычество нечистой силой.
На протяжении всей тысячелетней истории Христианства на Руси всегда возникали вопросы о правомерности Крещения, сомнения в необходимости этого акта для Руси. Вначале это выливалось в активное сопротивление людей, не желающих отходить от верований своих предков, вплоть до вооруженного противостояния.
Позже, когда власть и новая Церковь повсеместно стали действовать заодно, сопротивление стало тайным. Противостояние ушло в сферу традиций. Народ пытался сохранить старые традиции, а власть и Церковь прививали новые. Время от времени появлялись отдельные люди, общества, определенные течения, которые пытались обратить внимание на незаслуженно забытые глубокие корни праславян. Часто это заканчивалось репрессиями и новым забвением.
При всех стараниях, языческие корни не были уничтожены до конца, а вплелись в новую культуру, напитали её своими традициями. Именно благодаря этому христианство и смогло прижиться на Руси и не было отторгнуто, как чуждый элемент. Многие христианские обряды соединились с языческими, например: Благовещение — праздник весеннего равноденствия, Воздвижение — праздник осеннего равноденствия у праславян, Рождество Христово — зимний солнцеворот; Рождество Иоанна — Ивана Купала и т. д.
Таким образом, родилось Русское Православие, отличное от других христианских течений. Но зёрна безропотного принятия страданий послушной паствой, укрепляемые светской и церковной властью, сделали своё дело. Дух оскопления, отрицания всякой плоти и радости полноценной земной жизни сдавил вольнолюбивый народ. Резко сузился диапазон проявления чувств, точнее, были созданы рамки их проявления, за которыми находился грех.
В храмовой живописи отсутствуют изображения животных. Животное начало вообще отброшено в Православии. Всё это и многое подобное направлено на решение одной задачи: ослабить в религии, а через неё и в народе, человеческие черты, всё обыкновенное, житейское, земное, и оставить одно только небесное, божественное, сверхъестественное.
Отсюда и соответствующее отношение к супружеству, к семье. Церковь смотрит на всякую поэтизацию отношений двоих, тем более на половые отношения, на эротику, как на попытку утверждения язычества или сатанинства, что для церкви одно и то же. Тысячу лет темы, связанные с эротикой, находились в России под запретом. С Христианством пришло на Русь забвение тем, до той поры занимающих в культуре народа значительное место.
В Ведах древних славян любовь означала семейную жизнь. Но чувства и влечение к этому вопросу нельзя уничтожить никакими запретами, и поэтому они сохранились, но под внешним давлением, под печатью «греховности», они приобрели искаженные, иногда уродливые формы. Сегодня наша «барачная эротика», как назвал её писатель Юрий Полянов, на самом деле грубее и примитивнее низкопробной зарубежной порнографии.
Христианство поставило на Руси женщину на более низкую ступень, унизило её, приписав ей «первородный грех». Последующая попытка вырвать женщину из унижения к равенству, предпринятая в советское время, привела к эмансипации в её крайних проявлениях. Сегодняшнее состояние семьи и страны в большой степени связаны с нераскрытием женского начала, в котором религиозное мировоззрение, на мой взгляд, сыграло одну из главных ролей.
Христианские корни глубоко проникли в мировоззрение огромного числа людей и нашли там сильный отклик, потому что опираются на
Объяснить это греховностью людей — очень просто, но эти слова рассчитаны на невежество людей. Как же совместить греховность людей, приводящую их к гибели, со словами: «сотворён по образу и подобию Божьему?» Ведь
Православие учит развивать в себе «остроту зрения своих грехов» и «воспитывать в себе беспристрастного обвинителя». И когда человек «начинает видеть грехи свои в огромном количестве — яко звёзды на небе или как морской песок, тогда он прозревает духовно». Такое мировоззрение, построенное на изначальной виновности, лишает человека права на ошибку, а значит, и на творчество, ограничивает его свободу и воспитывает вечного раба.
Христианское мировоззрение проповедует Божественную Любовь, то есть, любовь, оторванную от жизни и устремленную вверх, к Богу, в будущую загробную жизнь, в Царство Небесное! А плоть пусть страдает — она греховна! Такое мировоззрение
Религиозное мировоззрение уводит от реальной любви, от полноты любви во всех её проявлениях. У верующих очень часто, как писал Мережковский, отвращение к реальным людям вполне совместимо с дальней, с высоты «херувимского полёта», любовью к ним. Но — только с высоты, только «оттуда»! Любовь
