Потом из кабины вынесли Сергея Ивановича. Его место занял Пашка, отключил автопилот и стал разворачиваться.
«Куда?!» — закричал или только подумал Митька. Садиться на деревянную дорогу на просеке было безумием, она же узкая, шасси самолета на ней еле помещалось. Но за спинкой Пашкиного кресла стоял папа и кричал ему на ухо, а Пашка кивал. Митька успокоился, потому что папа всегда знал, что делал.
Голова прояснилась настолько, что Митька смог добраться до скамейки. Он сел на то же место рядом с огнетушителем, которое оставил двое суток назад, чтобы спрыгнуть на тайгу с инопланетянкой. Посмотрел в иллюминатор и теперь уже на самом деле увидел плот. Пашкиного умения хватило, чтобы покачать крыльями. Крохотная Лина внизу подпрыгивала и махала руками.
Папа вышел из кабины и как тюки переложил блаженствующих уголовников подальше от двери. Диплодок и Артур пускали слюни. Наверное, в грезах, навеянных шаманскими грибами, они уже видели, как тратят свой золотой песок.
Промелькнула деревянная дорога, и за сараями началась обычная, грунтовая, заросшая травой оттого, что по ней давно не ездили. Рассекая мрачную тайгу, она тянулась до горизонта. Митька сообразил, что раз есть лесопилка, то и дороги не могло не быть, ведь надо же увозить с лесопилки готовые доски.
Самолет снизился, ощутимо ударился о землю, подскочил и опять взлетел. Держась одной рукой за штурвал, Пашка что-то выключал, что-то тянул…
И вдруг стало тихо. За лобовым стеклом возникло зрелище, которое видели, наверное, тысячи людей, но рассказать о нем смогли бы только те немногие, кто выжил: остановившийся в полете винт.
Самолет быстро терял высоту. Папа бросился к Митьке, стащил его на пол и сам лег, закрыв руками голову.
Второй удар о землю был сильнее. Со стены слетел огнетушитель и больно стукнул Митьку по плечу. Под полом заскрежетало, по крыльям захлестали ветки.
А потом настала тишина.
Папа помог Митьке подняться и сесть на скамейку.
— Павел, ты что притих?! — крикнул он в кабину. — Будем твою сестру догонять или пускай плывет?
— Обязательно будем, Олег Николаевич, — отозвался Пашка. — А то зачем мы возвращались, Олег Николаевич!
«То-то! — подумал Митька. — А то все „твой отец“ да „твой отец“, как будто у папы имени нет!» А вслух он сказал:
— Я с вами!
Папа широким жестом обвел неподвижные тела уголовников и двоих пилотов, покачал головой и бросил Митьке на колени автомат:.
— Мы скоренько, единственный сын.
— Скоренько не получится, у нее нога подвернута, — сказал Митька.
— Донесем. А на плоту оставим записку. Рацию-то Артур сломал. А плот выловят в поселке.
— Столько дармовых дров — обязательно выловят.
Митька подумал, что после такой посадки самолет не взлетит без ремонта, что плот с запиской найдут в лучшем случае к завтрашнему утру, а когда прилетят спасатели, вообще неизвестно.
— Долог путь до Ванавары, — вполголоса про пел он, и папа подхватил:
— И не едут санитары!
К счастью, санитары были не нужны. Папа вставил их для рифмы.
Глава XXXIV
ПОСЛЕДНИЙ ВЗГЛЯД ЗЕЛЕНОГЛАЗОЙ
Оставшиеся две недели каникул Митька провел с папой на болоте в эпицентре Тунгусского взрыва, кормя комаров и гнус. Хотя о гнусе ранее не упоминалось, его из-за этого не стало меньше. Гнус еще противнее комаров, потому что маленький и забивается в каждую щель в одежде.
Помимо кормления кровососущих Митька с папой добывали пробы торфа. Для этого им был дан ручной бур — труба с длинной рукояткой, которую надо было крутить вдвоем, ходя по кругу. Когда она забуривалась метра на два, трубу вытаскивали и доставали из нее столбик торфа. После этого папа сидел в избушке, именуемой заимкой Кулика, и разглядывал столбик в увеличительное стекло. Но даже с увеличительным стеклом ему не удалось обнаружить Тунгусский метеорит. Папа лишь подтвердил то, что было известно до него: слои торфа сильно перемешались около ста лет назад, когда над болотом прогремел взрыв, теперь знаменитый на весь мир.
Папа сказал, что его скромный результат ляжет в копилку науки. И они с Митькой полетели домой.
В Красноярске их ждали деньги за сданное золото и следователь с рыбьей фамилией Судак, который вел дело Артура и Диплодока. Деньги оказались не очень большие, потому что их поделили на всех, а Судак оказался девушкой в синем мундирчике прокуратуры. Все, что ей было нужно, девушка Судак уже знала от летчиков. Блинковых она отпустила через полчаса, на прощание похвалив папу:
— Вы настоящий гражданин! Если бы каждый порядочный человек задержал двоих вооруженных бандитов, то с преступностью было бы давно покончено.
Папа на это сказал, что даже морская свинка кусается, когда ее загоняют в угол, а так ему совсем не улыбалось задерживать бандитов. Надо, чтобы все занимались своим делом: ботаники — ботаникой, а бандитами — милиционеры.
— Так вот вы какой! — неприязненно заметила девушка Судак. — А я думала, вы понимаете, что невозможно победить преступность без поддержки населения!
Кажется, папа ее сильно разочаровал.
А с Лемеховыми и Самвел Самвелычем они с тех пор не виделись. Целые сутки на лесопилке, пока не прилетел вертолет спасателей, Блинков-младший ждал, что вот-вот кто-нибудь подойдет извиняться. Папу разве что на руках не носили: «Олег, ты молодец», «Олег Николаевич, вы всех спасли», «Олэг, мы типер с тобой кунаки». Но никто не сказал: «Олег, прости, мы думали о тебе плохо». Впрочем, и «Олег, мы тебе не доверяем» в свое время тоже не говорили. Папа назвал это фигурой умолчания: ты все знаешь, они все знают, а раз так, то удобнее делать вид, будто ничего не было.
Прощались очень тепло: целовались, обменивались адресами, дарили приятные мелочи на память, а горячий Самвел пустил слезу. Но черная фигура умолчания маячила за спинами. Блинков-младший был уверен, что бумажки с их адресом не выбросят, но и не напишут им никогда.
Так и получилось. Прошел Митькин день рождения, прошел Новый год. От пилотов и Лины не было ни открытки, ни телефонного звонка.
На зимних каникулах Митька случайно встретил Лину. Он с Иркой катался на коньках по замерзшему пруду в парке Горького. Навстречу попалась компания девчонок; промелькнула, пропала, и только тогда до Митьки дошло, что один взгляд среди прочих ему очень хорошо знаком. Обернулся — зеленоглазая смотрела ему вслед.
И так она растерянно смотрела, так жалобно, нежно и так по-взрослому, что Митьке захотелось вернуться на их плот. Едва ли он решился бы что-то изменить, появись у него волшебная возможность отмотать жизнь назад. Скорее оставил бы все, как было, и просто пережил бы заново, как перечитывают любимую книжку. Но плот давно сгорел в чьей-то печке, и воды таежной реки утекли, а новые сковало льдом. Он покрепче взял под руку Ирку.
— Кто это? — ревниво спросила она.
— Знакомая.
Они только недавно помирились после старой ссоры из-за спортсмена Кости. Теперь Ирка наверстывала упущенное, то есть пилила Блинкова-младшего вдвое больше, чем обычно.
— Странная у тебя знакомая, — сказала она вредным голосом. — Ни «здрасьте», ни «до свидания».
