В младенчестве я сиживал с тобою, Мне в сумерки мерещилась порою, И голос твой мне слышался впотьмах, Исполненный мелодии и ласки, Которым ты мне сказывала сказки О рыцарях, монахах, королях. Потом, когда читал я Данта и Шекспира, Казалось, я встречал знакомые черты: То образы из их живого мира В моем уме напечатлела ты. И стал я понимать, где мысль твоя блуждала, Где ты душой, страдалица, жила, Когда кругом насилье ликовало, И стая псов на псарне завывала, И вьюга в окна била и мела… · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · Незримой лестницей с недавних юных дней Я к детству нисходил, ту жизнь припоминая, Когда еще была ты нянею моей И ангелом-хранителем, родная. В ином краю, не менее несчастном Но менее суровом рождена, На севере угрюмом и ненастном В осьмнадцать лет уж ты была одна. Тот разлюбил, кому судьбу вручила, С кем в чуждый край доверчиво пошла, — Уж он не твой, но ты не разлюбила, Ты разлюбить до гроба не могла… · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · · Ты на письмо молчаньем отвечала, Своим путем бесстрашно ты пошла. · · · · · · · · · · · · Гремел рояль, и голос твой печальный Звучал, как вопль души многострадальной, Но ты была ровна и весела: «Несчастна я, терзаемая другом, Но пред тобой, о женщина раба! Перед рабом, согнувшимся над плугом, Моя судьба — завидная судьба! Несчастна ты, о родина! я знаю: Весь край в плену, весь трепетом объят, Но край, где я люблю и умираю, Несчастнее, несчастнее стократ!» Хаос! мечусь в беспамятстве, в бреду! Хаос! едва мерцает ум поэта, Но юности священного обета Не совершив, в могилу не сойду! Поймут иль нет, но будет песня спета. Я опоздал! я медленно и ровно Заветный труд не в силах совершить, Но я дерзну в картине малословной Твою судьбу, родная, совместить. И я смогу!.. Поможет мне искусство, Поможет смерть — я скоро нужен ей!.. Мала слеза — но в ней избыток чувства… Что океан безбрежный перед ней!.. · · · · · · Так двадцать лет подвижничества цепи Влачила ты, пока твой час пробил. И не вотще среди безводной степи Струился ключ — он жаждущих поил. И не вотще любовь твоя сияла: Как в небесах ни много черных туч, Но если ночь сдаваться утру стала, Всё ж наконец проглянет солнца луч! И вспыхнул день! Он твой: ты победила! У ног твоих — детей твоих отец, Семья давно вины твои простила, Лобзает раб терновый твой венец… Но… двадцать лет!.. Как сладко, умирая,
