«Пир…» был напечатан лишь в 1881 г. на страницах февральского номера «Отечественных записок» в искаженном виде, с подписью: «Н. Некрасов» и датой: «Октябрь, 1876. Ялта». Н. М. Михайловский в одном из примечаний к статье «Записки современника», помещенной в том же номере журнала, говоря о «Пире…», отмечает: «Печатаемая ныне глава написана в 1876 г., но в свое время не могла появиться на свет по причинам цензурного свойства. Покойный поэт очень хотел видеть ее в печати и, уже больной, при смерти, делал, в угоду цензуре, разные урезки и приставки, лишь бы пропустили. В этом именно виде, то есть с урезками и приставками, поэма печатается теперь…» (ОЗ, 1881, № 2, с. 262). В этой публикации отсутствуют песни «Веселая», «Солдатская», рассказ о «пенции» и солдатских ранах (диалог Клима и солдата), исключен целый ряд строк, произведены явно цензурные замены. В издании 1881 г. текст «Пира…» оказался разделенным на пять глав и вступление, четыре главы имеют названия: «Горькое время — горькие песни», «Странники и богомольцы», «И старое, и новое», «Доброе время — добрые песни». Последняя, небольшая главка оставлена без названия. Все главы имеют нумерацию римскими цифрами, причем последняя, пятая по счету, ошибочно обозначена, как и предыдущая, четвертой. В той же редакции текст был опубликован вслед за № 2 «Отечественных записок» в Ст 1881, с. 316–336, с подзаголовком: «Из четвертой части».
В 1870-1880-х гг. «Пир…» получил широкое распространение в списках и гектографированных изданиях, в основе которых лежали тексты Оттиска 76, наборной рукописи и бесцензурного издания 1879 г. (ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, № 14, л. 1-35 об., список И. Алексеева, датирован 30 января 1877 г., воспроизводит текст Оттиска 76; там же, ф. 191 (П. А. Ефремова), оп. 1, № 495, список рукой неустановленного лица, пользовавшегося всеми названными выше текстами; Центральная Библиотека АН УССР, список рукой неустановленного лица с издания 1879 г., с некоторыми описками; гектографированное издание: Н. Некрасов. Кому на Руси жить хорошо. Вахлатчина. 1880, 86 с.,[22] воспроизводящее текст Оттиска 76 с незначительными неточностями и описками; гектографированное издание с заглавием: «Н. Некрасов» и эпиграфом: «Пел он воплощение счастья народного», б/д, 132 с., идентичное предыдущему). «Пир…» посвящен Сергею Петровичу Боткину (1832–1889), профессору медицины, лечащему врачу и близкому знакомому Некрасова.
Главу «Пир на весь мир» от завершенной в 1873 г. «Крестьянки» отделяют три года. Значительная часть поэмы «Кому на Руси жить хорошо» была уже написана, и автор уже думал об ее финале. «Начиная, — признавался поэт, — я не видел ясно, где ее конец…» (ЛН, т. 49–50, с. 204), С мучительными поисками этого, не сюжетного, а проблемного завершения произведения, и был связан, по-видимому, этот трехлетний перерыв в работе Некрасова над поэмой. В чем счастье человека, кто может в условиях русской действительности чувствовать себя счастливым и где лежит дорога к народному благоденствию, — па эти поднятые в поэме вопросы читатели-современники ждали по-некрасовски ясного ответа. Мы располагаем двумя свидетельствами, говорящими о том. что к началу 1875 г. этого ответа, в том его виде, в котором он дан в главе «Пир…», у автора «Кому на Руси…» еще не было. В феврале 1875 г. на вопрос писателя А. Шкляревского, каков будет финал поэмы, кому же на Руси жить хорошо, Некрасов ответил с горькой иронией: «..если порассудить, то на белом свете не хорошо жить никому….»
План завершения поэмы, о котором говорит Г. И. Успенский, по-своему любопытен и полон драматизма, но безнадежно пессимистичен. Он не соответствовал намерению автора создать «книгу, полезную» для народа (там же), противоречил основной мысли и тону поэмы. И Некрасов не удовлетворился скептическим финалом «пьяного счастья», придав движению поэмы иное, полное высокого социального и нравственного пафоса направление. Подсказали его автору «Кому на Руси…» общественно-политические события середины 1870-х гг.
Это было время активного развития революционного народничества, «хождения в народ», время «второго демократического подъема». Россия опять, как и в 1859–1861 гг., оказалась па пороге революционных событий, и сама жизнь поставила вопрос о типе руководителей, способных возглавить и направить стихийное движение масс.
Некрасов пристально присматривался к деятельности народнической интеллигенции. Он был свидетелем судебных процессов над народниками-агитаторами, был хорошо знаком с их взглядами, с революционной молодежью его объединяли любовь к народу и защита его интересов. Некрасова, видевшего смысл жизни человека в том, чтобы «спешить на помощь другим» (ПСС, т. X, с. 355), понимавшего «невозможность Служить добру, не жертвуя собой» («Пророк», 1874), восхищала самоотверженность молодого поколения. И трагедия «хождения в парод», завершившаяся правительственными репрессиями, еще более подчеркнула для него нравственную красоту революционного подвижничества. Когда в 1876 г. поэт вернулся к работе над «Кому на Руси…», он, отбросив бесперспективный финал «пьяного счастья», отвечал на поставленный в поэме вопрос в духе этики революционного народничества.
В опубликованных ранее главах эпопеи Некрасов стремился прежде всего исследовать особенности социального и психологического облика русского крестьянства как потенциальной движущей силы грядущей революции. Авторское представление о человеческом счастье неизменно присутствовало в поэме, но присутствовало лишь как точка отсчета, эталон, необходимый для оценки поповского и помещичьего «счастья». Теперь у автора эпопеи возникает намерение идеалам счастья «существователей» противопоставить высокое понимание его революционерами, ввести в новую главу поэмы образ положительного героя, юноши Григория Добросклонова, который готов «отдать всю жизнь свою» борьбе за счастье родной вахлачины.
В «Пире…» революционные тенденции поэмы получают наибольшую концептрированность. В ней нарисована страшная картина крепостнического произвола, разоблачается грабительский характер реформы, оставившей «освобожденное» крестьянство в состоянии нищеты и бесправия, утверждается право народа на борьбу, слышится призыв к ней. В лирических отступлениях автор высказывает уверенность, что «народу русскому Пределы не поставлены: Пред ним широкий путь».
Для завершения эпопеи нужны были, по словам поэта, «…еще года три-четыре жизни» (ЛН, т. 49–50, с. 204), а оставались считанные месяцы, слишком малый срок для воплощения всего задуманного. И, ощущая свою поэтическую деятельность как форму участия в освободительной борьбе, Некрасов спешит в новой главе «Кому на Руси…» изложить свое кредо, дать ответ на поставленные в эпопее вопросы, сказать читателю свое последнее слово. В результате — все нарастающая лирическая взволнованность, усиление авторского голоса и — соответственно — частичное отступление от тех принципов художественного изображения действительности, которые характеризуют все предшествующие главы «Кому на Руси…». Там эпическое повествование лишь иногда прерывалось лирическими всплесками типа авторского размышления-мечты «Эх! эх! придет ли времечко…». Здесь лирическое начало равноправно соседствует с эпическим, автор-повествователь как бы отделяется от странников-правдоискателей, обретает большую активность, давая читателю возможность узнать и увидеть то, что осталось за пределами наблюдений и понимания мужиков.
Именно это авторское начало, проявляющееся не только в лирических отступлениях, которыми так богата новая глава эпопеи, но и в продуманной компоновке материала, делает пеструю мозаику сказов, жанровых сцен, песен последовательным размышлением поэта о судьбах народа и Родины. Композиция главы строится на движении мысли от старого к новому, от прошлого к будущему Родины. Поэтический гений автора «Пира…» достигает порой небывалой силы. Вместе с тем в этой главе встречаются срывы, вялые, неудачные стихи — следствие мучительной болезни, физического угасания поэта.
Как и в главе «Последыш», действие в «Пире…» развертывается в деревне Большие Вахлаки. Здесь, на окраине села, под старой ивою, в ночь после «смерти князя старого» вахлаки собрались обсудить свои дела. К ним примыкает п много разного проезжего люда. Странники растворяются в этой пестрой народной толпе, ибо активность мысли, напряженная работа сознания характеризует теперь всех собравшихся под старой ивой мужиков, затеявших горячий спор о правде, грехе и его искуплении. Вот здесь-то в самый разгар народного диспута, под утро, и появляется Григорий Добросклонов.
После неудачи «хождения в народ» «демократическая интеллигенция обсуждала вопрос о переходе от „летучей“, „бродячей“ пропаганды к пропаганде „оседлой“ <…> Образом Гриши Некрасов как бы
