новую онеру любимого Донизетти. Но не одно это до такой степени интересовало зрителей. Незадолго до настоящего дня дебютировала в первый раз новая певица Франческа, и слух о необыкновенном ее пении и чудной красоте быстро разлетелся по городу. Успех ее был заслуженный и совершенный: взволнованная толпа, увлеченная приливом восторга, провозгласила ее гениальной певицей, осыпала венками и золотом и почти на себе довезла домой ее карету. Ныне она готовилась во второй раз явиться на сцене, и все те, кому еще не удалось видеть ее, оглушенные общими похвалами, увлекаемые любопытством, жадно бросались в театр.
Занавес взвился. Почти не касаясь пола, выпорхнула она, легкая, грациозная. Оглушительные рукоплескания потрясли своды театра; потом всё смолкло… Всё, что дышало, имело глаза, уши, — притаило дыхание, напрягло слух, лучи всех глаз встретились на невыразимо прекрасном лице певицы. И вот полились дивные, пленительные звуки, разнообразясь до бесконечности; они льются — и наконец истаивают в воздухе. Но они не исчезли. Светлой строкой эстетического восторга напечатлелись они в сердцах слушателей!.. И лицо певицы было не менее замечательно в эту минуту. Она совершенно предалась своей роли, и страсти лепили из него, как из воску, все формы, какие только могло принимать оно… «Браво» оглушало театр; венки летели под ноги певицы…
— Чудно, чудно! — повторяла восторженная толпа. — Мы не слыхали ничего подобного!
— Она заменила нам незабвенную Ангелику.
— О нет! она выше ее!
— Она даже несколько похожа на эту превосходную артистку лицом, а в голосе почти нет разницы…
— Голос ее гибче и выработан лучше!
— Если б я был уверен, что это она! Или только случайное сходство? — так говорил сам себе синьор Джулио, теряясь в каких-то догадках…
После представления Франческа села в кабриолет, и восторженная толпа проводила ее до самого палаццо…
Она подошла к зеркалу и пристально на себя посмотрела.
— О, как я рада, что красота моя вянет, глаза теряют прежний блеск! Плачь, мое сердце, плачь; грызи мою грудь, червь горя: это поможет действию времени! Они восхищаются мной! Слава моя растет! Но я знаю, что большую часть ее приобрела мне красота. Слепые, они и не замечают, что я дурнею, что свежесть лица моего — поддельная свежесть… О, исчезай скорей, последний отблеск красоты, мне не нужна она; я хочу славы, славы, которая бы наполнила пустоту души моей… вознаградила бы за страдания, за жизнь без любви… я хочу славы, какой никто еще не имел, потому что я хочу приобресть ее одним искусством… Гибни, моя красота! Покуда я буду нравиться, мне всё будет казаться, что я обязана тебе славою!
И между тем она еще пристальней смотрелась в зеркало, и самодовольная улыбка невольно прокрадывалась на молодое, прекрасное лицо ее…
В комнату вошел молодой человек. Молча приблизился он к Франческе и поцеловал ее в лоб; она как бы нехотя ответила на его ласку.
— Что ты так задумчива, так грустна, моя синьора? Неужели и твоя слава тебя не радует?
— Моя слава не так еще велика, чтобы выкупить мое горе, которому нет пределов…
— И которое ты сама себе придумала…
— Может быть. Но где же мое счастье? Сердце мое холодно как лед; грудь моя волнуется только вздохами горя. У меня нет желаний, нет любви…
— И ты говоришь это мне, тому, кто всем для тебя пожертвовал? кто столько страдал от любви к тебе, столько счастлив ею… ты несправедлива!
— Я не люблю тебя!
— Непонятная женщина! Несколько лет постоянной верности, мольбы, клятвы, страдания — и вот награда!.. Ты не любишь меня? но для чего ты не отвергаешь меня?..
— Ты не поймешь меня!
— Для чего ты так ревниво следишь за мной, когда я в обществе женщин?..
— Для того чтоб показать, что я люблю тебя.
— Значит, это справедливо?..
— Нет. Я то же бы и с другим делала… Оставим этот разговор…
— Тебе скучно?
— Да, я охотно бы умерла!
— Брось эти печальные мысли. Я точно не понимаю тебя, но понимаю то, что я несчастен, что надежда обманула меня…
— Чем недоволен ты? Или ласки мои принужденны, поцелуи не горячи, объятия закрыты для тебя?.. Какая любовница может дать тебе более!
— Да, я счастлив… Но будь веселей; не напоминай мне своей горькой улыбкой, что ты несчастна… пойдем в залу; там собралось несколько почитателей твоего таланта. Нужен один твой взгляд, чтоб лица их просветлели, рот раскрылся для комплиментов, сердце для любви…
Они вошли в залу. Несколько молодых людей, между которыми был и Джулио, вскочили с своих мест…
— Синьора, — вскричал Джулио, — вы делали сегодня чудеса на сцене!
— Клянусь небом, свет не слыхал ничего лучше арии, которую вы спели во втором акте!
— Ставлю свое благородное имя против имени обесчещенного лазарони, если не всё, что в Риме есть живого и разумного, занято разговорами об вас, очаровательная Франческа!
— Ваш голос, ваша красота доставили вам славу первейшей певицы в мире!
— Моя красота! — повторила с досадою Франческа. — Моя красота так же ничтожна, как голос. Вы льстите мне, благородные синьоры!
— Я льщу! — произнес с жаром Джулио. — Порази меня небо, если я не тщетно приискивал слово, которым бы можно выразить вполне ваши достоинства!
Так превозносила восхищенная молодежь певицу. Молодой человек, которого считали некоторые за мужа, другие за брата, а третьи за любовника Франчески, с видимым удовольствием вслушивался в их похвалы; сама она почти не обращала на них внимания… Джулио восторженней всех говорил о таланте и красоте певицы; Джулио робко взглядывал на нее, тяжко вздыхал…
— Мне кажется, я умер бы, — говорил он, — если б лишился возможности слушать ваш пленительный голос. Это становится потребностию моей жизни…
Между тем некоторые из гостей перешепнулись между собою и приступили к Франческе с просьбою спеть что-нибудь. Робкий Джулио, который давно желал этого, умоляющим голосом повторил просьбу… Вопрошающим взором взглянула Франческа на своего любовника…
— Синьор Отто, походатайствуйте за нас!
— Запой, Франческа; ты этим меня обяжешь, — сказал он. Франческа запела.
