очках; лицо его было желто и морщинисто, в глазах решительно не было никакого выражения, нижняя губа качалась, как старая ставня, полусорванная ветром с крючков. Что-то низков, что-то невыразимо отвратительное было в его лице, так что, взглянув на него однажды, трудно, кажется, решиться взглянуть в другой раз. На ногах старика были старые медвежьи галоши, на которые падала верхняя часть грязных носков и которые застучали каким-то странным образом, когда он подошел к незнакомке.
— Какому счастливому случаю обязан я вашим посещением? — сказал он, стараясь улыбнуться как можно приятнее.
— Ах, господин Корчинский! не счастливому, а несчастному… Мужу моему всё хуже и хуже… Дела наши в расстройстве… работы нет… да и работники ушли… Мы напрасно содержим такую большую квартиру…
— Перемените.
— Денег у нас нет. Мне не хотелось бы, чтоб больной муж догадался о нашем горестном положении… Помощи просить не у кого… На вас я могла надеяться, вы прежде так много для нас делали. Но вы что-то охладели к нам, как муж захворал…
— Но позвольте вам заметить, прекрасная Амалия, что я и теперь для вас много, очень много делаю. Конечно, я прежде давал вам деньги по векселю, потом даже без векселя, но потом, прошу не прогневаться… хоть мы и короткие знакомые, а когда я увидел, что дела ваши в расстройстве, я счел нужным не давать вам денег иначе как под верный залог. У меня такое правило, да и для вас лучше.
— Я переносила к вам во время болезни мужа все вещи, какие только были лишние…
— И, верно, помните, что я за всякую давал вам деньги?
— Но теперь наконец мне нечего дать вам под заклад…
— Очень жаль.
— И я пришла попросить у вас несколько денег на честное слово…
— Но могу-с.
— Муж мой при смерти; ему нужны скорые пособия; дети плачут и просят хлеба, а у нас нет его… Боже мой! Что, если их вопли дойдут до слуха моего бедного Франца… о, это убьет его!
— Ничего-с. Не убьет.
— Дайте же, ради бога, мне хоть немного денег, чтоб я могла купить лекарства мужу и накормить детей… Ваше не пропадет: вещи, которые я у вас заложила, стоят гораздо больше.
— Но они и без того принадлежат мне. Осмелюсь напомнить вам, сударыня, что срок выкупа давно прошел…
— Итак, вы решительно отказываете?
— Как можно! Принесите заклад — и возьмите сколько угодно…
— Можно ли поступать так безжалостно! А мы еще считали вас своим благодетелем.
— Гм! благодетелем! Да разве я дурак какой… последний, кровный грош отдавать. Я сам бедный человек, сударыня… чуть с голоду не умираю… Ох, деньги, деньги! Кто их выдумал? Если б бог сжалился над моим нищенским положением да послал мне наследство… А то — откуда мне взять? Того и гляди с квартиры сгонят, а вы еще денег просите, сударыня, да без залога… Я теперь сам в бедственном положении и, извините меня, сударыня, осмелюсь вам напомнить, что срок векселю, тово… прошел… а мне ждать нельзя.
Телодвижения и выражение лица Корчинского во время этого монолога были в высшей степени занимательны. Он то вздыхал, то взглядывал на небо, то потирал руки и улыбался; наконец, произнося последние слова, он с каким-то торжественным смирением, из которого проглядывала тайная злость, взглянул на переплетчицу.
— Денег я зам не дам; мало того, я сделаю с вами то, чего вы не ожидаете… векселю срок кончился… понимаете?
Последние слова его сильно поразили бедную женщину, и она воскликнула с изумлением:
— Что это значит, господин Корчинский?.. По крайней мере, этого я не могла ожидать от вас. За что же вы вдруг сделались из нашего друга злейшим врагом нашим?
— Пора вам всё объяснить, сударыня. Я никогда не был вашим другом; я не такой дурак, чтоб рисковать деньгами для дружбы… я всегда желал вам зла, я даже старался и… успел сделать вам зло.
— За что же, за что?
— А вот за что. Помните ли вы тот вечер, когда в первый раз я зашел в ваш дом и сделал вам предложение…
— Но вы сами после сказали, что это была шутка.
— Нет, то была не шутка. Я вас любил, очень любил, сударыня. Я вам скажу, я тогда ночей не спал… хлеба в экономии по фунту в день оставалось, а однажды… о, этого я никогда вам не прощу, сударыня… я обчелся в процентах… может быть, я бы теперь не принужден был один хлеб есть…
— Полноте, у вас много денег.
— Много денег? Кто вам это сказал? — воскликнул Корчинский, изменившись в лице. — Много денег! Господи боже мой! Вот живи, мучься, трудись, а другие еще говорят, что ты богатый человек… Богатый! Да кабы я был богатый человек, сударыня, я бы нанял себе квартиру в четвертом этаже… я бы взял служанку, а не стал бы сам ходить в лавочку за корюшкой… она бы мне принесла… Богатый! Кто вам это сказал? Скажите тому, что он лжет, выдумывает! Кабы я был богат, может быть, и вы бы не отказали, сударыня…
— Ошибаетесь…
— А то вы, сказать просто, переплетчица, больше ничего… а что вы со мной сделали?
— Но вы тогда всё простили и сделались нашим другом…
— Нет, я не простил; я только спрятал мою обиду, как залог мести, для того чтобы после получить с процентами! Меня обидеть — но кого другого; пришло время теперь… и я, во-первых, начну с того, что подам ко взысканию вексель, имущество ваше продадут в мою пользу с аукциона, а вашего мужа засадят в тюрьму… уж я постараюсь…
— Боже мой! какую змею грели мы у сердца! Жестокий, бесчеловечный злодеи!
— Не бранитесь, сударыня, я еще вам понадоблюсь…
— О, что мне делать? Как я покажусь домой… Какое ужасное положение!..
— Не отчаивайтесь, сударыня, всё может поправиться… Согласитесь только… вы знаете, я еще люблю вас; я разорву вексель, возвращу вещи, дам денег, последнее имущество иродам…
— Никогда, никогда! — воскликнула женщина и побежала к двери.
— Ждите, я скоро буду! скоро придут описывать ваше имение, а муженька поведут в тюрьму… радуйтесь там на него! — говорил старик вслед уходящей женщине. — «Какой глупый народ! — думал он про себя. — Я и так для нее делаю то, чего бы ни для кого не сделал… Шутка ли разорвать вексель в тысячу рублей, отдать вещи… дать денег… и она смеет упрямиться!..» Тут снова послышался звонок. Вошел человек со свертком под мышкой.
— Что вам угодно?
— Вы изволите давать деньги под ручные залоги?
— Ох, времена нынче круты. Всё дорого, денег ни у кого нет. Ох, куда их доставать трудно!
— Потрудитесь сказать, сколько вы можете дать под залог этих вещей?
Корчинский стал рассматривать вещи, подносил их к свету, взвешивал на руке, осматривал со всех сторон и мысленно делал им оценку.
— Вещи стоят не более трехсот рублей… Сто рублей можно дать. Вам на сколько времени?..
— На три месяца.
— На три… но двадцати процентов в месяц… со ста — шестьдесят рублей… проценты вперед, а сорок рублей чистыми деньгами получите. Угодно?
— Помилуйте, как можно!
— Ну так прибавьте еще что-нибудь, если вам больше денег требуется. За деньгами дело не станет; я сейчас добуду, а вы мне дадите записочку, что если в продолжение срока вещей не выкупите, то они делаются моею собственностию. Понимаете?
И у них начался продолжительный разговор. Послышался снова звонок, вошел другой посетитель за такой же нуждой, потом третий, и в несколько минут комната наполнилась посетителями. Корчинский давал
