колена перед Домной Матвеевной.
— Ха-ха-ха! вы шутите, мусье Кук! Вот уж, право, странно. Вы были всегда так степенны, так любезны, а тут вздумали шутить!
«Шутить! я шучу! И это сказала она, в самую торжественную минуту моей жизни… когда душа моя готова была излиться в страстном признании; когда рай и ад теснился в мою душу… и когда одно ее слово могло меня осчастливить… О нет, она не любит меня!.. Она никогда не может любить… Она — холодная, безжизненная душа, которая отдала любовь свою в проценты, под верные залоги. А я, несчастный!» — вот что продумал в одну минуту озадаченный Кук.
— Прощайте, сударыня, прощайте! Вы меня никогда более не увидите, никогда!
— Помилуйте, мусье Кук; право, я вас не понимаю, разве вы шутите… ваш костюм…
— Мой костюм? мой костюм, сударыня, приличен благородному человеку моего звания и моей комплекции! — воскликнул Кук и в это время увидел себя в зеркале. — О ужас! О проклятие! Я в халате! — вскричал он отчаянно и выбежал на улицу; хохот вдовы и Чугунова проводил его. Проклятая надпись «Дом надворной советницы Абрикосовой» мелькнула в глазах его и лишила душу нашего капитана последнего покоя.
— Несчастный дом! На тебе никогда не будет надписано «Дом капитана Кука»! — сказал он с горестью и поехал домой.
Соблюдая историческую достоверность, мы, однако ж, должны сказать, что капитан сделал утренний визит госпоже Абрикосовой не в халате, а в форменном сюртуке, который за старостью и худобою носился только дома и носил название халата. У капитана была страсть давать вещам не по шерсти кличку…
Глава третья,
о том, как капитан Кук пил кровь и какого мнения приятель его о брюках со штрифками
— Крови, Степка, крови! — яростно закричал капитан, вбегая в свою комнату.
Степка подал ему стакан красной жидкости, которую он выпил с жадностию.
— Отелло! сколько разительного сходства в судьбе моей с твоею! Ты блаженствуешь… семейное счастие тебе улыбается… Дездемона — ангел, Дездемона — рай души твоей… вдруг… всё переменяется: Дездемона — демон, ад души твоей… «Крови, Яго, крови!» — восклицаешь ты, и сердце твое разрывается… Так и я. Обольстительные мечты лелеют пламенную душу мою… Домна — кумир мой, Домна — лучезарная звезда моего счастия… Я ощущаю предвкусив ее объятий… подъезжаю к пой; самый дом мне улыбается… вдруг… адские проценты! демонский хохот ростовщика над бедняком, принесшим в заклад свое бедное сердце! Ха-ха-ха! у него ничего больше… каменный… вдова… дом… прекрасная… Я разорен! Крови, Степка, крови! — вторично воскликнул Кук и опять проглотил стакан. Но ничто не успокоивает бедной души его. О, как тяжело потерять веру в людей, в счастие, в жизнь, в дев, в мечту, в каменные строения, в чистоту нравов; о, ужасно! Будь у него бронзовая голова на каменном фундаменте… он бы и тут не выдержал!..
Быстрыми шагами ходил он по комнате и в ужасном отчаянии ломал себе руки, скрежетал зубами, моргал бровями, кусал губы и т. д. В таком положении застал его Евстафий Андреич, франт, отставной поручик, задушевный друг капитана.
— Что с тобой? — спросил он, заметив необыкновенную мрачность Кука.
— Ничего! — отвечал Кук гробовым голосом. Слова его заметно подействовали на чувствительную душу Евстафия. Он понял без слов, что друг его в бедственных обстоятельствах. У него была страстная охота прослыть утешителем страждущих, и он начал так, голосом, проникающим до глубины души:
— Друг мой! мы все люди, все человеки, все странники! — Кук пожал ему руку, в знак согласия, и вздохнул. — Итак, согласись, что не стоит роптать на трудности пути, когда он не бесконечен… Но если можно преодолевать эти трудности и находить для себя радости в скоротечной жизни, то зачем отчаиваться… будем бодры…
— Нет, радость не для меня!
Погибну я, как пламень дымный,
Среди полей, среди глуши!
Умру — и могила примет кости мои; сгнию — и прах мой соединится с землей; исчезну — и меня не отыщешь ни на земле, ни под землею! — Тут Кук заплакал и упал к нему в объятия…
— Кто погубил тебя? — спросил он с участием. — Она? Но для тебя не всё еще потеряно… Мир не вечен… Тебя ожидает другой мир, лучший дом…
— Лучший дом! — повторил Кук с некоторой надеждой. — Который, в какой улице?
— Дом, в котором успокоиваются все страждущие…
— Дом призрения бедных? Да он казенный?! — воскликнул Кук с прежним отчаянием.
— Есть, говорю я, мир, где будут жить по смерти; где встречаются души любящие и страдающие для вечного, неизменяемого блаженства… Там ты найдешь ее!
— Крови, Степка, крови! — закричал Кук еще отчаяннее.
— Что так поразило тебя? — спросил друг.
— Неужели я должен обречь остальную жизнь, — произнес он, глотая влагу, — на страдания, слезы, проклятия, вздохи, воспоминания веселые, предчувствия печальные, идеи мрачные и мечты прозаические, — сказал Кук раздирательным голосом. (Я вам говорил недаром, что он играет в трагедиях.)
— Постой! может быть, всё поправится, — сказал друг с надеждою.
— Увы!
— Кто она?
— Домна Семеновна Абрикосова.
— И она отказала? странно!
— Ужели вечно будем мы
— Не плачь! Домна не так жестока… Не понимаю, почему она отказала? Когда ты у нее был?
— Я только от нее перед твоим приходом.
Тут друг внимательно оглядел Кука с ног до головы и захохотал пронзительно.
— Теперь наконец я всё понял! — произнес он торжественно и подвел Кука к зеркалу.
— Знаю, видел! семи пуговиц нет, правая пола разорвана, на левой во всю длину сальное пятно, — простонал Кук голосом недорезанного теленка.
— А на шее-то, на шее что? — сказал Евстафий. — Носовой платок вместо галстуха, и весь в табаке…
— О судьба! Ты ли обрушила на главу мою столь тяжкие бедствия? Крови, Степка, крови! — И Кук опять выпил крови.
Евстафий хохотал.
— И ты в этом костюме предлагал ей приятности своей особи?
— Да… шила в мешке не утаишь.
— Любовь без галстуха, любовь без штрифок! ха-ха-ха! И ты ничего не снял, не прибавил, приехав домой?
— Ни йоты! — отвечал Кук мрачно.
— Бьюсь об заклад, что твоя неудача произошла от костюма! Ты, верно, показался ей шутом, полусумасшедшим!
Пока он так рассуждал, Кук, с своей стороны, доискивался причины небрежности наряда. Наконец он догадался. Идея о сватовстве была так быстра и неожиданна и так ему понравилась, что она в ту же минуту завладела всею
— Но всё равно! Она не любит меня… Любовь не разбирает, в каких видах, она проявляется! Не костюм, не суетные украшения — на нее действует только личность… а она отвергла меня!
— Постой. Всё поправится! Есть у тебя хорошее платье?
— Как же! Всё новое, третьего года только сделал! Темно-зеленый фрак с плисовым воротником,
