— Вы не сможете вернуться. Такова воля Единого.
— Но если нам суждено уйти, зачем же ты говоришь с нами? — спросил Гэлеон.
— Вы не испугались Тьмы, а значит, способны понять ее, и тогда вам откроется суть Великого Равновесия Миров. Вы сможете освободиться от оков Предопределенности, и вам будет дано право выбора.
— Ты говорил — выбор дан только людям… Значит, мы станем людьми?.. Бессмертие… А что такое смерть?
— Только Смертные могут уйти из этого мира, найти свой путь в Эа.
— Это тоже дар Илуватара?
— Нет. Это мой дар тем, кто разорвет замкнутый круг Предопределенности.
— Я не все еще понимаю в твоих словах. Нужно думать. Ты останешься с нами?
— И я тоже не понимаю! Что за Великое Равновесие? Почему вы считаете, что эльфы ДОЛЖНЫ уйти в Валинор?
— А разве Валар не повелели им идти в Валинор?
— Не «повелели», а позвали. Разница огромная. И разве потом не было сказано, что это, может, даже было ошибкой? К тому же как все любопытно выходит — Мелькор рассказывает эльфам о мироздании, о других Валар, о Валиноре, но не дает им судить самим. Не дает им увидеть! Валар поначалу привезли в Валинор трех вождей, чтобы они сами увидели и решили, куда им уходить и где им лучше будет. Мелькор же оставляет эльфов без выбора. Это по меньшей мере нечестно, Борондир.
— А может, вы все же дослушаете до конца?! У вас еще много будет времени меня расспрашивать, — рассердился он. Видимо, не привык, чтобы его перебивали. Я замолчал. Мне и правда не хочется, чтобы он считал меня допросчиком. Только-только он стал хоть немного доверять мне — и разрушить это доверие? Нет уж. Еще успею, он прав.
— Мне нужно покинуть вас ненадолго. Но я вернусь.
— Мы будем ждать тебя, Крылатый.
…Когда Черный Всадник скрылся в сумраке леса, глядя ему вслед, Гэлеон тихо сказал:
— Кажется, я понял его… Если бы не было Тьмы, мы никогда не увидели бы звезд…
Он вернулся к ним. И снова говорил с ними, объяснял, отвечал… Дети привязались к нему, а он рассказывал им прекрасные истории о травах и звездах, о зверях и камнях… Первые дети в этом юном мире, они были удивительные существа — доверчивые, открытые, восхищенные, удивительно нежные, как хрупкие цветы. Наивные, чудесные создания, которых невозможно было не любить. И казалось Мелькору — все, что творит он сейчас, — творит для них. Так появились в мире удивительные существа: огромные черные бабочки с крыльями, отливающими зеленью и золотом; летучие рыбы; единороги и дельфины; стрекозы с огромными глазами, похожими на драгоценные камни; водяные паучки-серебрянки и морские змеи… И не было для Валы радости большей, чем видеть изумленные глаза детей и слышать: «Что это? Какое чудо…»
Эльфы полюбили Крылатого. И однажды Гэлеон сказал ему:
— Чем дольше говорю с тобой, Мелькор, тем яснее понимаю, сколь многого мы еще не знаем… Но так скажу я: довольно нам скитаться по земле без цели. Если позволишь, пойдем с тобой.
— Идите. Я покажу вам путь.
Я едва удержался, чтобы не перебить его. «Я покажу вам путь». Какая гордыня! Ни Эру, ни Валар не указывали пути ни людям, ни эльфам. Мы — выбирали сами. Опасаюсь, что эти его воспитанники, которым он указал путь, оказались в жизни беспомощными, неспособными жить без него.
Повесть о падении Того, кто хотел блага, но пал в гордыне своей. Я опасаюсь, что даже Эру не до конца все знает, и потому был не вправе кому-то что-то указывать… Впрочем, я понимаю, насколько способен понять. Я могу и ошибаться…
…Они удивлялись, как дети, всему, что видели, вокруг, — да, по сути, они ведь и были детьми. Они любили давать имена новому: они видели Солнце и Луну, но больше любили ночь и звезды — Свет во Тьме. Не сознавая этого, они уже шли путем Людей, и Мелькор не удивился, когда Гэлеон сказал:
— Мы понимаем, какой выбор ты предлагаешь нам. И принимаем твой путь.
— Все ли вы обдумали? Не торопитесь с ответом; дар смерти — великий и страшный дар. Не проклянете ли вы меня за этот выбор?
— Нет. Мы сами выбрали путь; другого ныне для нас нет.
— Загляните в себя. Нет ли в вас страха и сомнений?
— Нет, Мелькор. Мы с открытыми глазами выбираем дорогу, и никто из нас никогда не скажет, что лживыми словами ты привлек нас на свою сторону. Я знаю сердцем, что ты говоришь правду. Мы сделали свой выбор, Крылатый.
Он называл их Эльфами Тьмы, Эллери Ахэ, и своими учениками. Для них он был Учитель и Аэанто — Дарящий Свет. На Севере, в Долине Гэлломэ — там, где была обитель Мелькора, — построили они свой деревянный город, и Мелькор часто покидал свой черный замок и жил среди них. Для Ортхэннэра они стали друзьями и братьями; ему радостно было ощущать себя одним из них. На своем языке они произносили его имя как Гортхауэр, и сам он вскоре стал считать это своим именем. Гортхауэром начал называть его и Учитель; толькоиногда в минуты задумчивости он называл своего Ученика по-прежнему — Ортхэннэр.
— Это кто — Ортхэннэр?
— Вы называете его Гортаур Жестокий, — не отрываясь от книги, бросил он и продолжал читать.
Я не осмелился далее его перебивать.
В комнате было тихо-тихо. Только потрескивала толстая восковая свеча да шелестели угли в жаровне. Сквозь закрытые ставни тянуло ночным холодом. Но мне было холодно не от этого. И не оттого, что я услышал повесть о неведомом мне народе, небольшом племени эльфов, добровольно пошедшем за Мелькором. Дело было не в этом…
— Значит, — выговорил наконец я и не узнал своего голоса, — вы поклоняетесь… смерти? И считаете ее даром Мелькора и высшим благом?
Он вздрогнул, словно внезапно пробудившись ото сна. Заморгал, не сразу поняв, о чем я. Похоже, он при чтении так глубоко погружался в то, о чем читал, что мой вопрос вызвал у него досаду, разрушив хрупкие, невесомые образы, возникавшие у него перед глазами.
— Смерть? Нет. Разве вы сами не считаете смерть Даром Единого — даром, не карой? Освобождением от кругов бытия?
— Да, но Дар Смерти был дан людям в первую очередь как избавление от Тени Мелькора, которой он осквернил Арду. А краткость их жизни, страдания, которые заполняют ее, — вот это и есть Тень Мелькора.
— Ну да. Эльфов забрать под свое крылышко в Валинор, людям — смерть. Только бы не отдать Мелькору победу!
— Знаете ли, в таком случае куда легче было бы Единому просто истребить людей. Считается, что изначально люди должны были быть почти бессмертны, — просто с течением лет их фэа должна была начать стремиться за пределы Арды, потому человек по своей воле в избранный час отпускал бы ее. Как было в ранние годы Нуменора.
— Считается… — усмехнулся он. — Кем считается? Тем, кто был при Творении, слышал Песнь и разговаривал с Валар?
— А, простите, вы же напрямую знаете, — обиделся я. — Ну так растолкуйте мне.
— Простите, — снова усмехнулся он. — Видите ли, мы считаем, что Мелькор при Творении не просто участвовал в создании людей, но и многое вложил в них. И они стали не такими, какими замыслил их Эру. Люди в грядущем должны стать Творцами, подобными Валар, — потому Эру, не имея сил их уничтожить, укоротил им жизнь.
— Ах, так это Эру, стало быть, злодей? И куда же потом, по-вашему, уходят люди?
— Ну, если бы Мелькор не дал им способность уходить из кругов Арды, то они возвращались бы к Единому, и души их были бы уничтожены или лишены памяти.
— А эльфы?
— Эллери Ахэ получили Дар Смерти, подобный людскому. Только свой час они выбирали бы сами…
Он немного помолчал, вздохнул. Посмотрел куда-то в сторону, словно в тенях, клубившихся по углам
