— Они… странные. Я бы все для них сделал. — Он запахнулся в крылья, как в плащ, в огненных глазах появились медленные золотые огоньки; задумался. — Такие… как искры. Яркие. Быстрые. И беззащитные.
На этот раз он умолк окончательно.
— Проведи меня в библиотеку, — попросила Элхэ.
Балрог кивнул.
Едва увидев того, кто — в расшитых золотом черных одеждах — стоял у стола, она почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок. Понять причину этого она не могла, потому всегда упрекала себя за смутную неприязнь к Курумо.
Фаэрни Курумо. Но ведь Гортхауэр — просто Гортхауэр, хотя — тоже фаэрни, а вспоминаешь об этом мимолетно, когда видишь, что даже раскаленный металл не причиняет его рукам вреда…
— Что ты здесь делаешь?
Вопрос, хоть и заданный голосом мягким, почти ласковым, заставил ее смешаться; она беспомощно пролепетала:
— Я?.. Я в гостях… у Учителя…
— Зачем?
Она с трудом справилась с собой:
— Просто… Ничего особенного. А что ты читаешь?
Он снисходительно улыбнулся:
— Тебе еще рано, девочка. Ты ничего не поймешь.
Голос Элхэ дрогнул от обиды; никто и никогда еще не говорил с ней так.
— Я избрала Путь. Уже две зимы минуло, ты забыл?..
Снова равнодушно-снисходительная улыбка:
— Не могу же я помнить всех.
Она порывисто шагнула к дверям, но вдруг испугалась, что этим обидела Курумо.
— Я обидела тебя? Я не хотела, правда…
Курумо удивленно приподнял брови и, снова принявшись за книгу, бросил:
— Вовсе нет.
Только выйдя из библиотеки, она почувствовала, что дрожит, словно от холода. Страх. Не страх опасности, а что-то неопределенное, душно-липкое, похожее на щупальца серого тумана… а это откуда? Кажется, Учитель что-то говорил… или нет?
«Учитель, Тысячу раз произносишь про себя его имя — это имя, единственное, и никогда вслух. Не смеешь. Тысячу раз — безумные слова, и никогда не скажешь их. Лучше не думать об этом. И — ни о чем другом. Скорее бы ты вернулся, Учитель. Учитель».
По этому замку можно просто бродить часами. Просто ходить и смотреть, вслушиваясь в еле слышную музыку, стараясь унять непокой ожидания.
Она поднялась на верхнюю площадку одной из башен, словно кто-то звал ее сюда…
…Он медленно сложил за спиной огромные крылья, все еще наполненный счастливым чувством полета, летящего в лицо звездного ветра и свободы. И услышал тихий изумленный вздох. Девочка протянула руку и, затаив дыхание, словно боясь, что чудо исчезнет, коснулась черного крыла. Тихонько счастливо рассмеялась, подняв глаза:
— Учитель… у тебя звезды в волосах, смотри!
Он поднял было руку, чтобы стряхнуть снежинки, но передумал.
— Пойдем. Так ты никогда не поправишься — без плаща на ветру…
«Это как сон. Или сказка. Но сны и сказки длятся недолго и быстро забываются… Это — когда сказки счастливые. А моя, видно, — горше полыни. Или ты чувствуешь это, поэтому дал мне такое имя… Все это закончится. Все это скоро закончится. Ненавижу себя, лучше бы мне не родиться Видящей… И если бы знала, что произойдет… Чувствовать — но не знать, не предупредить… Я увижу — но тогда будет поздно».
…Девушка свернулась калачиком в кресле, подобрав ноги: огонь в камине догорал, и в комнате было прохладно. Вала невольно залюбовался ею.
Эленхел. Имя — соленый свет далекой звезды. На языке Новых, Пришедших, оно прозвучало бы — Элхэле, звездный лед: зеленоватый прозрачный лед, королевской мантией одевающий вершины гор, цветом схожий с ее глазами. Он сказал как-то — Элхэ. Имя — горькое серебро полынного стебелька. И вправду похожа на стебель полыни — невысокая, хрупкая, тоненькая; а волосы — серебряные, водопадом светлого металла. Огромные, на пол-лица, глаза — то прозрачные, как горные реки зимой, то темные, зеленые зеленью увядающей травы…
Она редко плакала, но смеялась еще реже. Она была — мечтательница, умевшая рассказывать чудесные истории: только иногда взгляд ее становился горьким и пристальным — тогда вспоминались невольно те слова, что сказала в день выбора имени:
Непредсказуемая, она могла часами беседовать с Книжником или Магом, расспрашивать Странника об иных землях, и они забывали за разговором, что ей только шестнадцать, — а потом вытворяла что-нибудь по-мальчишески лихое и отчаянное. Ну кто, кроме нее, отважился бы летать в полнолуние в ночном небе, оседлав крылатого дракона? Дети восхищались и втайне завидовали, Учитель хотел было отчитать за хулиганство, но был совершенно обезоружен смущенной улыбкой и чуть виноватым: «Но ведь он сам позволил… Знаешь, Учитель, ему понравилось…»
— Тано!..
Он мгновенно оказался рядом. Девушка с ужасом смотрела на его руки; дрожащими пальцами коснулась запястий, коротко вздохнула и прикрыла глаза.
— Что с тобой? — Он был встревожен.
— Ничего… прости, это только сон… Страшный сон… — Она попыталась улыбнуться. — Я тебе постель застелила, хотела принести горячего вина — ты ведь замерз, наверно, — и, видишь, заснула…
Он провел рукой по серебристым волосам девушки; в последнее время они все чаще забывают, что он — иной.
— Но ведь ты не за этим пришла. Ты хотела говорить со мной, Элхэ?
— Да… Нет… Я не хочу этого, но я должна сказать… Тано, — совсем тихо заговорила она, — он страшит меня. Не допускай его к своему сердцу — или сделай его другим… Я не знаю, не знаю, мне страшно… Тано, он беду принесет с собой — для всех, для тебя… Он — морнэрэ, он сожжет и себя, и…
— О ком ты, Элхэ? — Вала был растерян; он никогда не видел ее такой.
— О твоем… — Она не смогла выговорить
Помолчали.
— Учитель, я принесу вина?
Он рассеянно кивнул.
— И огонь почти погас… Сейчас я…
— Не надо, Элхэ. — Он начертил в воздухе знак Ллах, и в очаге взметнулись языки пламени.
Она вернулась очень быстро; он благодарно улыбнулся, приняв из ее рук чашу горячего и терпкого вина: вишня? Терн?..
— Тано…
Он поднял голову: Элхэ стояла уже в дверях — тоненькая фигурка в черном; и необыкновенно отчетливо он увидел ее глаза.
— Тано, — рука легла на грудь, — береги себя. Знаю, не умеешь, и все же… Ты неуязвим, ты почти всесилен — но только пока не ранено твое сердце. Я боюсь за тебя.
Он хотел спросить, о чем она говорит, но Элхэ уже исчезла.
…
Покачивается в темной воде венок: ирис, осока и можжевельник связаны тонкими корнями аира. Файар, смертные, верят, что несбыточное, непредсказанное, невозможное — сбудется, если в сплетении цветов отразится луна.
