Я изумился:
– Помилуйте, мистер Астлей, что это вы хотите?
– А правда ли, что вы вчера выиграли двести тысяч талеров?
– Всего только сто тысяч флоринов.
– Ну, вот видите! Итак, уезжайте сегодня утром в Париж.
– Зачем?
– Все русские, имея деньги, едут в Париж, – пояснил мистер Астлей голосом и тоном, как будто прочел это по книжке.
– Что я буду теперь, летом, в Париже делать? Я ее люблю, мистер Астлей! Вы знаете сами.
– Неужели? Я убежден, что нет. Притом же, оставшись здесь, вы проиграете наверное все, и вам не на что будет ехать в Париж. Но прощайте, я совершенно убежден, что вы сегодня уедете в Париж.
– Хорошо, прощайте, только я в Париж не поеду. Подумайте, мистер Астлей, о том, что теперь будет у нас? Одним словом, генерал… и теперь это приключение с мисс Полиной, – ведь это на весь город пойдет.
– Да, на весь город; генерал же, я думаю, об этом не думает, и ему не до этого. К тому же мисс Полина имеет полное право жить, где ей угодно. Насчет же этого семейства можно правильно сказать, что это семейство уж не существует.
Я шел и посмеивался странной уверенности этого англичанина, что я уеду в Париж. «Однако, он хочет меня застрелить на дуэли, – думал я, – если mademoiselle Полина умрет, – вот еще комиссия!» Клянусь, мне было жаль Полину, но странно, – с самой той минуты, как я дотронулся вчера до игорного стола и стал загребать пачки денег, моя любовь отступила как бы на второй план. Это я теперь говорю; но тогда еще я не замечал всего этого ясно. Неужели я и в самом деле игрок, неужели я и в самом деле… так странно любил Полину? Нет, я до сих пор люблю ее, видит Бог! А тогда, когда я вышел от мистера Астлея и шел домой, я искренно страдал и винил себя. Но… но тут со мной случилась чрезвычайно странная и глупая история.
Я спешил к генералу, как вдруг, невдалеке от их квартиры, отворилась дверь, и меня кто-то кликнул. Это была madame veuve Cominges и кликнула меня по приказанию m-lle Blanche. Я вошел в квартиру m-lle Blanche.
У них был небольшой номер, в две комнаты. Слышен был смех и крик m-lle Blanche из спальни. Она вставала с постели.
– A, c’est lui!! Viens donn, beta! Правда ли que tu as gagne une montagne d’or et d’argent? J’aimerais mieux l’or.[68]
– Выиграл, – отвечал я смеясь.
– Сколько?
– Сто тысяч флоринов.
– Bibi, comme tu es bete.[69] Да войди же сюда, я ничего не слышу. Nous ferons bombance, n’est-ce pas?[70]
Я вошел к ней. Она валялась под розовым атласным одеялом, из-под которого выставлялись смуглые, здоровые, удивительные плечи, – плечи, которые разве только увидишь во сне, – кое-как прикрытые батистовою, отороченною белейшими кружевами сорочкою, что удивительно шло к ее смуглой коже.
– Mon fils, as-tu du cieur?[71] – вскричала она, завидев меня, и захохотала. Смеялась она всегда очень весело и даже иногда искренно.
– Tout autre…[72] – начал было я, парафразируя Корнеля.
– Вот видишь, vois-tu, – затараторила она вдруг, – во-первых, сыщи чулки, помоги обуться, – а во- вторых, si tu n’es pas trop bete, je te prends а Paris.[73] Ты знаешь, я сейчас еду.
– Сейчас?
– Чрез полчаса.
Действительно, все было уложено. Все чемоданы и ее вещи стояли готовые. Кофе был уже давно подан.
– Eh bien! хочешь, tu verras Paris. Dis donc qu’est ce que c’est qu’un outchitel? Tu etais bien bete, quand tu etais outchitel.[74] Где же мои чулки? Обувай же меня, ну!
Она выставила действительно восхитительную ножку, смуглую, маленькую, неисковерканную, как все почти эти ножки, которые смотрят такими миленькими в ботинках. Я засмеялся и начал натягивать на нее шелковый чулочек. M-lle Blanche между тем сидела на постели и тараторила:
– Eh bien, que feras-tu, si je te prends avec? Во-первых, je veux cinquante mille francs.[75] Ты мне их отдашь во Франкфурте. Nous allorts а Paris; там мы живем вместе et je te ferais voir des etoiles en plein jour.[76] Ты увидишь таких женщин, каких ты никогда не видывал. Слушай…
– Постой, эдак я тебе отдам пятьдесят тысяч франков, а что же мне-то останется?
– Et cent cinquante mille francs,[77] ты забыл и, сверх того, я согласна жить на твоей квартире месяц, два, que sais-je.[78] Мы, конечно, проживем в два месяца эти сто пятьдесят тысяч франков. Видишь, je suis bonne enfant и тебе вперед говорю, mais tu verras des etoiles.[79]
– Как всё в два месяца?
– Как! Это тебя ужасает! Ah, vil esclave![80] Да знаешь ли ты, что
