— Откуда ты явилась?
— Из Сан-Себастьяна. Мария-Пиа давала шикарный бал. Как тебе мое платье? Нравится?
Она распахнула длинное манто и явила себя его взгляду: полуобнаженная, в розовом тюлевом платье с глубоким, доходящим почти до сосков декольте, ниткой жемчуга вокруг шеи, со встрепанными ветром золотистыми волосами.
— Папа… Как странно ты смотришь… что с тобой? Почему ты молчишь? Ты злишься? — Она легко впрыгнула на кровать и примостилась на коленях у его ног. — Я что-то тебе расскажу, папочка… Сегодня вечером я танцевала с принцем Уэльским… Я слышала, как он сказал Марии-Пие: «It’s the loveliest girl I’ve ever seen…»[2] Он спросил у нее мое имя… Ты не рад? — Джойс весело рассмеялась, и на ее нарумяненных щеках образовались две прелестные ямочки. Она так низко склонилась к больному, что сиделка знаком попросила ее отодвинуться, дать ему больше воздуха… Но сам Гольдер, задыхавшийся даже под весом простыни, молча позволял дочери касаться своей груди лбом и обнаженными руками.
— Ты доволен, мой старенький папочка, я в этом не сомневалась! — воскликнула Джойс.
Уголки запекшихся губ разошлись в болезненной, больше похожей на гримасу, улыбке…
— Видишь, ты злился, потому что я бросила тебя и отправилась танцевать, но именно я впервые тебя рассмешила… Тебе, наверное, не сказали… Я купила машину… Знал бы ты, какая она красивая… И быстрая, как ветер… Ты такой милый, папочка…
Она неожиданно замолчала, зевнула во весь рот и взбила кончиками пальцев золотые волосы.
— Пойду лягу… Ужасно хочу спать… Вчера я тоже вернулась в шесть… Сегодня ночью я танцевала все танцы, сил совсем не осталось…
Она прикрыла глаза и начала тихонько напевать, мечтательно играя браслетами:
— Маркита —
Она наклонилась и слегка коснулась губами его щеки.
— Ступай, — буркнул он. — Иди спать, Джойс…
Она исчезла. Гольдер долго вслушивался в звук шагов дочери. Лицо его казалось умиротворенным, смягчившимся… Эта малышка… в розовом платье… воплощенная радость… сама жизнь… Он чувствовал себя успокоившимся, даже окрепшим… «Смерть, — подумал он, — я слишком разнюнился… Все это ерунда… Нужно работать, работать, не жалея сил… Тюбингену семьдесят шесть, а он… Только работа сохраняет мужчинам жизнь…»
Сиделка погасила свет и на маленькой спиртовке приготовила больному отвар. Гольдер неожиданно повернулся к ней.
— Та телеграмма… забудьте… Порвите ее, — шепнул он.
— Конечно, мсье.
Как только сиделка вышла, Гольдер уснул мирным сном.
Когда Гольдер поправился, сентябрь был на исходе, но погода стояла по-летнему теплая и безветренная, воздух сиял золотисто-медовым светом.
В тот день после обеда Гольдер не вернулся к себе, как поступал все последнее время, а вышел на террасу и велел слуге принести карты. Глории дома не было, но вскоре появился Ойос.
Гольдер молча взглянул на него поверх очков. Ойос опустил спинку шезлонга, улегся, закинув назад голову и с видимым удовольствием касаясь кончиками пальцев холодных мраморных плит пола.
— Слава Богу, стало прохладнее, — пробормотал он. — Ненавижу жару…
— Вы, случаем, не знаете, где обедала эта девчонка?
— Джойс? Полагаю, у Мэннерингов… Почему вы спрашиваете?
— Просто так. Вечно ее где-то носит.
— Все дело в возрасте… Не понимаю, зачем вы купили ей новую машину? Она как с цепи сорвалась…
Ойос замолчал, не договорив, приподнялся на локте и бросил взгляд в сторону сада.
— Вот и она, ваша любимая Джойс! — Он подошел к балюстраде и крикнул: — Постой-ка, Джойс! Решила уехать прямо сейчас? Совсем обезумела?
— В чем дело? — рыкнул Гольдер.
Ойос от души веселился.
— Какая же она забавная… Тащит с собой весь зверинец… Я о Джиле… А кукол ты взять не хочешь? Нет? И маленького принца оставляешь? С чего бы это, красотка? Взгляните, Гольдер, до чего уморительна эта крошка.
— Так папа с вами? Я повсюду его ищу! — воскликнула Джойс.
Девушка бегом поднялась на террасу. Она была в дорожном манто, маленькой, надвинутой на глаза шляпке и с песиком под мышкой.
— Куда ты собралась? — Гольдер резко вскочил.
— Угадай!
— Откуда мне знать, что еще ты там выдумала? — раздраженно закричал Гольдер. — Отвечай, когда я спрашиваю!
Джойс села, положив ногу на ногу, с вызовом взглянула на отца и весело рассмеялась.
— Я еду в Мадрид.
— Что-что?
— Так вы не знали? — вмешался в разговор Ойос. — Малышка действительно решила ехать в Мадрид на машине. Одна… Так, Джойс? Одна? — с улыбкой прошептал он. — Она гоняет, как сумасшедшая, и наверняка разобьется, но такова ее прихоть… Неужели вы не знали?
Гольдер в бешенстве топнул ногой.
— Ты сошла с ума, Джойс! Что за идиотская затея?
— Я давно говорила, что поеду в Мадрид, как только получу новую машину… Что тут такого?
— Я тебе запрещаю, поняла? — медленно отчеканил Гольдер.
— Поняла. И что с того?
Он подскочил к ней, занеся руку для удара. Джойс слегка побледнела, но смеяться не перестала.
— Хочешь дать мне пощечину, папочка? Не стесняйся. Мне плевать. Но тебе это дорого обойдется.
Гольдер медленно опустил руку.
— Убирайся! — процедил он сквозь зубы. — Езжай, куда хочешь.
Он сел и снова взялся за пасьянс.
— Ну же, папочка, не злись… — нежным голоском прожурчала Джойс. — Между прочим, я могла уехать, никому ничего не сказав… Да и какая тебе разница?
— Ты свернешь себе шею, детка, свою чудную гладкую шейку, — пообещал Ойос, поглаживая руку девушки. — Вот увидишь…
— Это мое дело. Давай мириться, папочка, ну давай…
Она прижалась к отцу, обняла его за шею.
— Папуля…
— Не тебе предлагать мне мириться… Оставь меня… как ты разговариваешь с отцом… — Гольдер оттолкнул Джойс.
— Вам не кажется, что эту прекрасную юную леди поздновато воспитывать? — хмыкнул Ойос.
Гольдер стукнул кулаком по картам.
— Оставьте меня в покое! — прорычал он. — А ты убирайся! Умолять тебя я не стану.
— Ты всегда все портишь! Не хочешь, чтобы я радовалась жизни! Была счастлива! — закричала Джойс, и по ее лицу потекли нервные злые слезы. — Отстань от меня! Думаешь, тут очень весело с тех пор, как ты заболел? Я больше не могу! Ходи бесшумно, говори тихо, не смейся, а вокруг только старые злобные и унылые рожи!.. Я хочу, хочу уехать…
— Езжай, сделай милость. Никто тебя не держит. Кто-нибудь составит тебе компанию?
