участок для будущего стадиона, а сам ойкист еще не нашел подходящего склона для театра. А в гавани Евпатория было уже тесно кораблям.
Из Херсонеса прибыли две триеры с переселенцами. Они должны были помогать воинам строить город, но в первые дни были заняты выбором участков. Керкинитийцы, более многочисленные и наглые, захватили район, прилетающий к морю, чем вызвали возмущение беглецов из Прекрасной Гавани. Диофанту пришлось прибегнуть к совету самого демократического из владык – его величества Жребия.
Царь Вифинии Никомед прислал корабль с уже вытесанными мраморными барабанами для колонн. За них пришлось расплатиться Херсонесу. Из Синопы пришла триера с оружием и бирема с царскими дарами. Ковры, ткани, украшения были предназначены первенцу Митридата, но царь передавал их Евпаторию.
И, конечно же, Грилл, услышав об основании города, не стал ожидать приглашения и привел свою потрепанную бурями камару.
Доставленные им вести оказались тревожными. По словам кормчего, к Перисаду прибыло посольство от роксоланов, кочующих к северу от Гипаниса. Царь этого могущественного племени Тасий потребовал, чтобы Перисад дал ему десять тысяч мер хлеба для его коней, страдающих от бескормицы. В противном случае он угрожал захватить город.
У Перисада не оставалось иного выхода, как удовлетворить требование наглого варвара. Но это вызвало возмущение пантикапейцев. Они связались с Палаком и хотят призвать его в Пантикапей.
Диофант понимал, что рушится все, чего он добился с таким трудом. Скифская змея, которой он отдавил хвост, поднимает голову. Она обвивает своими кольцами Пантикапей. Его стены уже трещат, и еще немного, во дворце Перисада будет Палак. Меоты дадут ему воинов, гениохи свои камары, роксоланы пришлют коней. Преградить путь Палаку – в этом сейчас спасение эллинских городов.
В тот же день Диофант отправился в Пантикапей. Он взял с собою Архелая и еще нескольких херсонеситов. Войско оставалось в Евпатории. Стратег не решился повести его сушей, так как этот путь был небезопасным и долгим.
Если бы у него был флот, он мог перебросить воинов в Пантикапей. Но корабли, высадив его армию в Херсонесе, отплыли в Синопу. Ждать их возвращения невозможно. Вести воинов сушей опасно. Стратег решил сесть на камару Грилла, чтобы как можно скорее увидеть Перисада. Воины оставались в Евпатории, чтобы помочь в строительстве стен и гавани,
ВСТРЕЧА
Пантикапей проснулся от спячки, как зверь скифских лесов. Улочки от царской гавани до Таврских ворот пришли в движение. Дребезжали деревянные ставни. Звенели украшавшие стены медные сосуды. Ржали кони. Мычали волы. Хлопали бичи. Колеса тяжелых арб по обод уходили в колею, вытертую на мостовой за четыре столетия. В гавани росли горы зерна. Город выбрасывал зерно, как в фонтане пасть мраморного льва – воду. Золотая струя лилась в трюмы триер, барок и барж.
У входа во дворец Диофанта встретил Памфил. В этом хорошо одетом человеке трудно было узнать бедняка, спешившего в гавань, чтобы найти какую-нибудь работу. В его облике появилось что-то, вызывающее у встречных желание быстрее пройти мимо или остаться незамеченными. И даже дом его, надстроенный на этаж, вытянулся словно для того, чтобы заглянуть в чужие дворы, присмотреться к чужой жизни, прислушаться к чужим разговорам.
Все в жизни Памфила изменилось с тех пор, как он попался на глаза Алкиму и тот поручил ему выследить заговорщиков. Три золотых статера были не просто наградой за успех, но и задатком на будущее. Алким давал Памфилу и другие поручения, столь же щекотливого свойства, а уезжая в Херсонес, представил Памфила Перисаду как человека надежного и сообразительного. Так бедняк, почти бродяга, стал доверенным лицом царя, его правой рукой.
– Государь не может выйти. Он нездоров! – сказал Памфил. – Он просит у тебя извинения и приглашает в спальню.
Перисад полулежал. Высокая подушка подпирала голову. Осунувшееся лицо как бы таило следы горьких раздумий. Жизнь подходила к концу. Подобно бегуну на стадионе, он уже видел конечную черту. Царь знал и любил Эпикура, понимал, что со смертью приходит распад. Но бег жизни не прекратится. Так же будет вставать и опускаться Гелиос, созревать колосья, так же в трюмы кораблей будет течь зерно. И так же варвары будут нагло требовать подарков. Кто же возьмет все это на свои плечи? Кому он передаст свой факел?
– Я позвал тебя, потому что считаю своим другом. Гибель угрожает мне и моему царству. На востоке встала черная туча. Я не могу ее отвести.
– Ты имеешь в виду савроматов? – спросил Диофант.
– Сарматов, синдов, дандариев. Все они чувствуют мою слабость. Тасий потребовал от меня зерно, царь синдов Олфак подступил к Фанагории.
– Не знаю, как тебе помочь. У меня небольшое войско.
Перисад задумчиво покачал головой.
– Я о другом. Всеми землями вокруг Понта Эвксинского должен владеть один государь. Митридат молод и энергичен. Эта ноша ему по плечу.
Диофант вскинул голову.
– Мне хотелось бы знать, – продолжал Перисад, – как отнесется Митридат к тому, что я объявлю его своим наследником?
– Сейчас он будет колебаться. Война со скифами затянулась.
– Я понял тебя, стратег. Ты советуешь повременить. И это разумно. Но ведь медлить тоже нельзя. Как только станет известно, что Палак разбит, я отправлю послание в Синопу.
На лице Перисада появилась грустная улыбка. Видимо, решение передать власть Митридату давалось ему нелегко.
Диофант вышел из покоев царя окрыленным. Мог ли он рассчитывать на такой успех! Митридат посылал его в Таврику, чтобы защитить Херсонес от скифов и добиться дружбы с ними, а он принесет ему власть над всеми землями вокруг Меотиды, над водами, сказочно богатыми рыбой, над пашнями и лесами. Он навсегда освободит эллинов от страха перед варварами. Он откроет им путь к верховьям Гипаниса и Танаиса,
