– Ну и дела, – сказал чей-то голос. – Это Федоренко. Только почему не в мундире?
Они быстро обшарили карманы убитого. Забрали бумажник, наган, штык и часы. Труп затащили в полуразвалившийся сарай в глубине двора…
После полуночи по Старому городу разнеслись крики насмерть перепуганных людей, столб огня и дыма клубился над домами. Губернатор Миллер стоял у окна своих апартаментов в «Гранд-отеле» и наблюдал за заревом пожара. Потом сел к столу и неторопливо набросал депешу варшавскому генерал-губернатору Гурко: «Бунт разрастается. Рабочие волнуются, угрожают поджечь фабрики и сломать машины. Грабят евреев и поджигают дома. Считаю необходимым ввести в город войска. Жду дальнейших распоряжений. Губернатор Лодзи, действительный статский советник К. Миллер».
Труп жандарма Федоренко нашли только через месяц. Полицмейстер Лодзи Данильчук, заявил жандармскому офицеру Машину:
– Не советую предавать гласности смерть Федоренко, Вы говорите, он был одет в штатское? Нашли его на Балутах? Вот видите. Я всегда повторял, что между жандармами и бандитами существует какая-то связь…
По слухам, Иосиф был потрясен убийством Федоренко и учинил страшный разнос своим людям, когда они принесли ему трофеи той ночи: бумажник, наган, часы и штык. Но вскоре понял, что это, может быть, и к лучшему: исчез свидетель контактов Иосифа с губернатором Миллером и полицмейстером Данильчуком.
«Возможно, – размышлял Генрик, отложив книгу, – что Очко сделал для штыка Федоренко палисандровую оправу. Трость стала символом его власти над преступным миром. Власти, зиждущейся на поддержке полицмейстера и губернатора».
Редакционная работа валилась у Генрика из рук. Он прочел в газете коротенькую заметку об убийстве Бутылло, и сейчас работа потеряла для него всякий интерес. Его не волновала ни история врача из маленького провинциального городка, ни грустная жизнь сельской учительницы, ни заботы коллектива одной из лодзинских фабрик, как не заинтересовали свежий репортаж из Сахары и открытое письмо «Общества друзей города» с требованием построить фонтан.
Сквозь тонкую перегородку, отделявшую его от секретаря редакции, донесся смех Юлии. Когда Юлия приходила в редакцию со своими рисунками, она обязательно заглядывала в комнату Генрика. Сегодня он не смел и надеяться на это. Но едва он услышал в коридоре стук ее каблучков, как не удержался и выглянул.
– Добрый день, Юлия, – робко произнес он. – Если у тебя есть время, мы можем выпить по чашке кофе.
Она остановилась, посмотрела на него с нежностью и добротой, которую одинокие мужчины всегда ищут в женщинах.
– У тебя неприятности, – заявила она и добавила – Ты плохо выглядишь. – После таких слов мужчина должен понять, что она одна, она, а не какая-нибудь другая может оградить его от всех неприятностей и вернуть ему расположение духа и хороший внешний вид.
– Да, у меня неприятности.
– Она обокрала тебя?
– Кто?
– Эта кривляка, с которой я видела тебя в кафе. Генрик, тебе уже тридцать, пора бы знать, что от современных семнадцатилетних девчонок ничего хорошего ждать нельзя. Они глупы, но не настолько, чтобы принять тебя за донжуана. Я знала, что все так и кончится. – С этими словами она вошла в его комнату и села на стул. Юлии хотелось утешить расстроенного Генрика, но она не могла отказать себе в удовольствии немного помучить его за доставленные ей огорчения.
– Я не о том, Юлия, – объяснил он. – Честно говоря, я влип в дурацкую историю.
– О чем я и говорю. Не связывайся с девчонками. В этой области у тебя нет никакого опыта. Ты не можешь заинтересовать женщину. Помни об этом и старайся флиртовать поменьше.
– Да нет же, Юлия, девчонка тут ни при чем. Виной всему эта идиотская тросточка.
В дверь постучали, и в комнате появилась пани Бутылло. Она не прошла, а скорее прошествовала по комнате: в своем черном траурном наряде она была потрясающе красива. Жест, которым она приветствовала Генрика, сделал бы честь королеве. Так держатся женщины, прекрасно знающие себе цену и убежденные, что красота дает силу и власть. Генрик уступил ей свой стул. Юлия тихо произнесла:
– Поговорим в другой раз, сегодня я занята.
Юлия бросила на пани Бутылло один-единственный взгляд, и этого ей было достаточно. Говорят, будто мужчины раздевают женщин глазами. Но женщины делают это гораздо лучше и быстрее. Мгновенно глаза Юлии сняли с пани Бутылло все – от и до. Она холодно попрощалась с Генриком и вышла из комнаты.
– Извините меня за вторжение, – обратилась к Генрику пани Бутылло. – Следователь дал мне вашу фамилию и адрес редакции. Я позволила себе побеспокоить вас, поскольку беседа, которую мы с вами вели в саду, получила новое освещение. Вы догадываетесь, конечно, я говорю о смерти моего мужа.
Он кивнул и внимательно посмотрел на пани Бутылло, на ее лицо кинозвезды, тщетно надеясь найти следы горя и переживания.
«Она его, конечно, не любила».
– Вам рассказывали, в каком виде я нашла своего мужа?
– В общих чертах. Милиция не очень-то жалует газетчиков. Нас считают чересчур дотошными, – объяснил он, не упоминая о подозрениях милиции относительно его самого. – Было бы прекрасно, если бы вы подробнее рассказали мне о том, что случилось в вашем доме. Я мог бы оказать вам кое-какую помощь в выяснении загадочных обстоятельств убийства вашего мужа. Насколько мне известно, милиция до сих пор не напала на след убийцы.
– Способности поручика Пакулы, который ведет следствие, довольно сомнительны, – заметила она.
– Вы говорите об этом толстяке?
– Да. Всю свою энергию он тратит на допросы свидетелей и знакомых моего мужа. Это абсолютно бесполезно.
– Почему вы так думаете?
– Потому, что ключ к разгадке находится у вас.
– Простите, но…
– Прошу вас, поймите меня правильно. После беседы с вами мой муж внезапно решил выехать в Лодзь. А ведь еще минуту назад он так радовался нашей поездке в театр! И вдруг: «В театр ты пойдешь одна. Я должен немедленно выехать в Лодзь». Я спросила, когда он вернется. Он ответил, что не может сказать ничего определенного. Домой велел ехать трамваем, хотя я просила его заехать за мной на машине.
– Какие у него были доводы?
– Он сказал, что пробудет в Лодзи не больше часа, заедет еще в одно место и только тогда вернется домой.
– Очень интересно, – пробормотал Генрик. – Значит, от сестры Рикерта он не вернулся домой, а отправился куда-то еще.
– Мне очень хочется узнать, о чем вы беседовали с моим мужем?
– О тросточке. Магистр Рикерт купил у вашего мужа тросточку. Поскольку меня заинтересовало ее происхождение, я посетил вашего мужа, чтобы узнать, кто до него был ее владельцем.
– И что вам сообщил мой муж?
– Он принял меня довольно-таки неприветливо. Тросточку, по его словам, он купил в сорок шестом году у какого-то спекулянта. Но я ему не поверил и, как вы помните, вернулся обратно и позволил себе задать вам тот же вопрос. Вы сказали мне, что тросточка появилась у вас только в этом году. Вы и сейчас так думаете?
– У меня нет причин лгать. Меня очень удивляет, почему муж не сказал вам того же. Три года назад мы делали ремонт дома. Тогда я заглядывала в каждый уголок.
– Я вам верю.
– Его ложь, или, вернее, его уловка, – первый неясный пункт в этой трагической истории.
– Нет, не первый. Значительно раньше произошло одно не менее загадочное событие.
