Как я и предполагал, недалеко от «клиники» находился секретный аэродром. Там меня ожидал готовый к полету двухместный «мираж». Машина подъехала прямо к трапу, я вышел, а люди Зунга, проследив за тем, как я поднялся в заднюю кабину, отошли в сторону. Я положил чемоданчик на колени, надел шлемофон, который, естественно, был глух и нем, и закрыл люк. Пилот включил двигатели. Мы тронулись.
Я сидел, испытывая обычный взлетный дискомфорт, и смотрел, как удаляется земля. Затем самолет вонзился в рыхлую мантию облаков, без всяких усилий прорвал ее, выскочил вверх, стряхивая с себя ее последние нитки. И здесь, в этой бесконечной искрящейся синеве, житейское понимание вещей начало таять, испаряться и исчезать, пока все не приобрело какой-то новый двойственный смысл. Время было уже не просто мерой, а вечностью и выдумкой, пространство — не дорогой, а бесконечностью и обманом зрения, движение же — не направлением, а жизнью и иллюзией. Постепенно прошедший день сжался в едва видимую точку, и примиряющий покой стал кротко баюкать меня в своих объятиях.
Но очень скоро, однако, деловая часть моего дознания положила конец этому приятному состоянию, снова бросив меня в лоно практицизма. Впервые в жизни я летел так — без связи с Землей и пилотом, без всяких ориентиров и даже не будучи уверен в конечной цели. Потому что могло оказаться, что мы летим совсем не на Эрдландский космодром. Ведь если у меня и есть дублер, и он более сговорчив, Зунг непременно откажется от моих сомнительных услуг. И тогда моя участь будет не слишком отличаться от участи Дженетти…
Дженетти… Сейчас я не должен думать о нем. Но если я вообще доберусь до Эйрены, то будьте уверены, часто буду вспоминать его, господин Зунг! И вам его припомню. При первой же возможности.
Я совершенно утратил чувство времени. Наш полет показался мне слишком долгим, а когда мы стали снижаться, то неожиданно мне почудилось, что мы только что вылетели. На какой-то миг я даже не поверил, что полет идет к концу, но скорость, с которой мы ринулись вниз, сразу убедила меня в этом. А заодно и в пользе регулярных тренировок на нашем служебном аэродроме.
Навстречу нам в клубах пара беззвучно двигался океан. Его всхолмленная грудь увеличивалась в размерах, вздыхала все глубже и глубже, чернела и поблескивала, размахивая белыми гривами на гребнях сотен волн. И не переставала расти, пока самолет, резко наклонившись вперед, не скользнул к заливу вдали. Мы пролетели над ним очень низко, и я, еще весь под впечатлением полета, с замиранием сердца смотрел на скалы в клочьях белой пены, на потемневшую от дождя полосу песка. И понял — это был подарок пилота мне, неизвестному спутнику Да, он умел быть щедрым. Никогда ничто не казалось мне таким красивым, как этот ощетинившийся скалами пустынный берег внизу… Этот, может быть, последний для меня земной берег.
Не знаю, то ли мои глаза долго не хотели ничего видеть, кроме этого берега, то ли взлетная полоса действительно появилась так неожиданно. Мы стремглав понеслись по ней, потом самолет резко затормозил и почти сразу же въехал в огромный закрытый ангар. Мы остановились, и тогда оказалось, что мой шлемофон не совсем немой: «Прошу сесть в робокар, который прибудет за вами». Выждав несколько секунд, чтобы увериться, что других инструкций не будет, я открыл люк, взял чемоданчик и вышел из самолета. Бросил взгляд на кабину пилота, но через стекло не смог ничего увидеть, кроме наклоненного плеча.
Я сел в уже прибывший робокар, и он тронулся. Впереди одна за другой поднимались тяжелые бронированные металлические перегородки, застывали в сантиметре от моей головы, а потом я слышал, как они снова опускались за моей спиной, издавая тихий глухой звук. Бетонная дорога плавно поворачивала вниз, вероятно к самому сердцу колоссального подземного комплекса. Снова, в который уже раз за сегодняшний день, я не знал, куда меня ведут. И снова, в который уже раз, меня начали мучать мрачные предчувствия. Я даже не заметил, связан комплекс с космодромом, или нет. Такова была плата за мгновения, сентиментальной рассеянности, которой я предался в конце полета.
В овальном зале, раздваивавшемся на коридоры, расположенные друг против друга, робокар остановился, и ко мне скованной походкой направился рослый рыжеватый мужчина в безупречно сшитом костюме. Еще когда он здоровался, я понял, что он поставил себе непосильную задачу держаться непринужденно. Его лицо, наверно, обычно отличавшееся здоровым румянцем, сейчас было столь неестественно бледно, что веснушки на этом фоне казались почти черными. В напряженном прищуре его глаз сквозило неприкрытое беспокойство или, может быть, страх. К сожалению, чувства, которые я вызывал у него, были вполне обоснованны — наши контакты могли ему стоить очень дорого, если бы пришлось еще более тщательно заметать мои следы.
Мужчина неохотно поместился рядом со мной, робокар сделал широкой поворот и направился к левому коридору Мы ехали в полном молчании, слегка покачиваясь на неудобных сиденьях, как восковые манекены. Мне пришло в голову, что на посторонний взгляд это выглядело, наверное, очень комично, но от этого мне веселее не стало. Ведь я же не был посторонним.
Остановились мы перед одинокой белой дверью, рыжий открыл ее и жестом пригласил меня в небольшую, но хорошо обставленную комнату. Около дивана напротив стоял металлический столик на колесиках, уставленный самыми разными холодными закусками. Из дымящегося кувшина исходил аромат свежесваренного кофе. Я вошел, а рыжий остался у порога.
— Здесь вы можете отдохнуть и подкрепиться перед стартом, — сказал он мне тихо.
Я кивнул и хотел было емуответить, но он поспешил добавить:.
— Я вернусь за вами через полчаса, — и закрыл за собой дверь.
Я остался один. Итак, я все-таки лечу… И вдруг эта перспектива, которая еще минуту назад мне представлялась наиболее предпочтительной, своей непосредственной близостью ужаснула меня. Как я смогу вынести встречу с нету-маноидами, как они отнесутся ко мне, что ждет меня на чужом космическом корабле, доберусь ли я до Эйрены вообще. Машинально я подошел к дивану и тупо стал его рассматривать. Почему, зачем так настаивают на ее заселении людьми? И чем мы привлекаем этих юсов вот уже столько лет подряд? Что-то они ищут. Что-то хотят получить. От нас самих! Может быть, от нашей плоти? Может быть, от наше-гомозга…
Я пересек комнату, потом еще раз и еще… Почувствовал, как во мне рождается какая-то первобытная стихийная паника. Все же где-то далеко в глубине, вне всего происходящего я как бы оставался спокойным, чуть ироничным наблюдателем, который следил за моей запоздалой реакцией и терпеливо ожидал ее конца. Я ухватился за диван. Среди хаоса, который царил у меня в голове, медленно, с усилием пробивала себе дорогу простая, очевидная мысль, что нужно готовиться к старту.
В стенном шкафу я обнаружил новый спортивный костюм, голубую рубашку, ботинки, белье. На видном месте на одной из полок был оставлен автоматический пистолет — «сфинкс» — в кобуре и запечатанная пачка патронов. Вообще, я нашел все необходимое, в том числе карманный компьютер и часы, снабженные компасом и всякими другими устройствами.
Я снял полетный костюм и сел за стол. Хотя я и не ел ничего с самого утра, особого аппетита у меня не было. Наконец, я примерил свою новую одежду. Как и следовало ожидать, пиджак был мне узок, а брюки широки. Я глупо обрадовался, что хоть не коротки. Как будто имело значение, в каком виде я появлюсь перед юсами. Дай на Эйре-не — без разницы, в конце концов, если только ослепительная красав. ица Линда Риджуэй вдруг не разбудитвомне желания пофрантить.
Рыжий пришел вовремя. Мы вновь сели в робокар и куда-то поехали. За нами на подставке стояли объемистые чемоданы — мой «личный» багаж. Мы доехали до туннеля, который стремительно поднимался вверх, наверное, к наземному выезду, сошли с робокара и взяли по чемодану. Вступили на эскалатор, он начал двигаться. Вверху мы пересекли небольшую площадку, в глубине отворилась дверь, и перед нами открылся бесконечный бетонный полигон.
Дождь уже перестал, на нас пахнуло влагой, холодом и тишиной. Новый блестящий робот модного в последнее время стиля «ретрофантастика» — то есть с умело дозированными андроидными формами — и, конечно, с яркой надписью ЭССИКО на левом плече приблизился к нам и взял чемоданы. Тогда рыжеволосый с явным облегчением произвел три своих заключительных действия: жестом он указал мне направление к звездолету вдали, пожелал скорого возвращения и отступил на шаг назад. Автоматическая дверь положила конец нашему визуальному контакту, по крайней мере для меня.
Я пошел. Низкое холодное небо мертвенно застыло над полигоном. Сквозь его волокнистую грудь медленно цедились густые снопы серости, устало стекали вниз и ложились на мокрый бетон. Из-за резкой, словно проведенной ножом, линии горизонта доносились тяжелые вздохи океана. Я шел сквозь них и
