и Друза, которые командовали римскими войсками в стычках с германцами. Их подвиги воспела и официальная пропаганда, представление о тоне которой дают оды Горация. Сравнивая Друза с орлом и львом одновременно, он писал («Оды», IV, 4, 22–36):
Откуда навык этот, неведомо, Но весть правдива: лютых винделиков, Непобедимых в дни былые, Юный воитель разбил в сраженье! Ясна им стала мощь добродетели, Возросшей в доме, ларами взысканном; И ясен смысл заботы отчей Августа о молодых Неронах! Отважны только отпрыски смелого; Быки и кони силу родителей Наследуют, смиренный голубь Не вырастает в гнезде орлином. Ученье — помощь силе наследственной, Душа мужает при воспитании, Но если кто прельщен пороком — Все благородное в нем погибнет[172]. Расписывая победы, одержанные Друзом над ретийцами и винделиками, Гораций не забывает отдать должное и Августу, который, воспитывая своих пасынков в доме, «ларами взысканном», сумел отшлифовать их врожденные таланты. Далее следуют рассуждения морального характера, напоминающие читателю, что именно Августу принадлежит заслуга восстановления нравственных ценностей.
Рассказывая о дальнейших боевых успехах Друза и Тиберия, Гораций с еще большим усердием восхваляет Августа (IV, 14, 1–6):
Какою в камень врезанной надписью Смогли б сенат и римские граждане Тебя достойно возвеличить, Гордость народа, великий Август, В краях подлунных между владыками Себе величьем равных не знающий![173] Итак, все свои подвиги Друз и Тиберий совершили исключительно благодаря Августу и под сенью его благодатного могущества.
Свою последнюю оду Гораций, не в силах следовать совету Аполлона, призывающего поэта отказаться от воспевания военных подвигов, превращает в настоящий гимн во славу Августа (IV, 15, 4– 24):
В твой век, о Цезарь, Тучнеют нивы, солнцем согретые, Знамена дремлют в храме Юпитера, Забыв парфянский плен позорный; Долго пустевший приют Квирина — Святыня снова! Ты обуздать сумел Рукой железной зло своеволия; Изгнав навеки преступленья, Ты возвратил нам былую доблесть. Она когда-то мощь италийскую — Латинов имя — грозно прославила В безмерном мире: от восхода До гесперийской закатной грани! Ты наш защитник, Цезарь! Ни гибельной Войны гражданской ужас не страшен нам, Ни гнев, пугаюший меч, чтоб распрю Города с городом вызвать снова! Твоим законам, Август, покорствуют Дуная воду пьющие варвары, И гет, и сер, и парф лукавый, И порожденные Доном скифы[174]. Завершая сборник, эта ода как бы подводит итог всему, о чем говорил поэт, выделяя главные черты и главные образы нового режима. Присутствуя в каждой точке времени и пространства, Август сумел восстановить и былое процветание, и прежний мир, и старинную мораль.
Впрочем, в 16–13 годах вездесущий принцепс присутствовал в Городе лишь постольку, поскольку его жители помнили, как велик его авторитет. Рим тосковал по Августу, и снова Гораций взял на себя труд выразить нетерпение, c каким все без исключения ждали его возвращения («Оды»» IV, 5, 1–8):
Отпрыск добрых богов, рода ты римского Охранитель благой, мы заждались тебя! Ты пред сонмом отцов нам обешал возврат Скорый; о, воротись скорей! Вождь наш добрый, верни свет своей родне! Лишь блеснет, как весна, лик лучезарный твой 
