Поскорей забудь, не держи в уме,
Что любить свободу
возможно так,
Что уже нестрашно лежать во тьме.
Я хочу сказать, что терпеть любовь
Невозможно долее. И, по дну
Своего желанья спасаясь вплавь,
Ты опять оставляешь меня одну.
В пустоте безвоздушной вопросы повисли.
Значит, скоро мой выход, – и я тебе снюсь.
В этой старенькой пьесе с пробелами смысла
Обозначено место, где я появлюсь.
Слово больше, чем жизнь, – и расходится с нею,
Прорывая истёртую, тонкую ткань.
Я, должно быть, совсем говорить не умею.
Но зачем эти слёзы сжигают гортань?
Просто так моя память, вобравшая мёртвых,
Гнев нежданный, забвенье, прощанье и сон,
Прорывается вдруг в этих звуках нетвёрдых.
Угасающий разум почти невесом…
Я готова нарушить молчание – ибо
Сквозь него не проступят рожденье и смерть.
Спи, мой Гамлет, под камнем, похожим на рыбу.
Только даты, наверное, можно стереть.
Что-нибудь из Улисса?
Варяг или грек,
Кто теперь разберёт? – Все мы, в общем, похожи.
И по раннему снегу идёт человек.
Он уходит. И быть по-другому не может.
Успокойся, подумай, уйми свою прыть.
Потому что следы сохраняют вернее
Всё, что так горячо мы старались забыть.
Но – увы! – утро вечера
Не мудренее.
Так, сон во сне разыгрывая в лицах,
Из ничего рождаясь, из черна,
Вокруг себя вращается и длится
Не полная, но полая луна.
Ей чудится, что, вылетев из ульев,
Над нею звёзды делают круги:
Они горят – следы от поцелуев,
И холодеют сладко позвонки.
И в ней опять дрожит посередине
Всё тот же звук, один лишь звук пустой;
Ей светит – в наказанье за гордыню -
Избавиться от тяжести земной.
И по лицу её проскальзывают тени,
Приплясывают тени от теней
Случайной птицы, бабочки, растенья…
И ничего не оживает в ней.
Сплошное небо не пропустит луч.
Тишайший снег, не тронутый распадом,
Идет стеной из помрачённых туч.
И землю зачехляет снегопадом.
Минуя древний хаос, он спешит
Не упустить подробности из виду.
И нитками суровыми прошит
Холодный берег здешней Атлантиды.
Счастливый снег, не зная ничего,
Всё озарит своей печалью кроткой,
И долгая разлука – сквозь него
Просвечивая – кажется короткой.
И человек, один в своём дому,
Зажжёт свечу и спичку бросит на пол,
Припоминая: времени ему
Всего-то и осталось – кот наплакал.
Оттого что я тебя жалею,
Почему-то только тяжелее.
Вот оно – чего я так боялась:
Не привычка даже, а усталость.
Плакать хочется. Но незачем… И нечем.
Мы болезни этой не излечим.
Пустоту попыткой приумножим.
Труд велик, но результат ничтожен.
Так я думаю. Хотя ещё так рано.
Наше время капает из крана.
Я с тобой – как хлеба просит нищий,
Тень свою умалишённый ищет…
Горе – только горе. И не боле.
И оно терпимей острой боли.
С ним живут, не призывая к мести,
И не прячутся, как от дождя, в подъезде.
Ржавая жижа чернеет в весенних каналах -
Словно земле перелили чужую ненужную кровь.
Волны по небу прокатятся слева направо,
Приподнимая луны усечённую бровь.
То отвернётся она, то глядит исподлобья;
Глубже ныряет – и хуже отсюда видна.
В свете рассеянном чудятся всюду подобья:
Город холодный, прозрачная площадь, стена.
Царская прихоть: языческий храм на болотах.
Тьму отделяет от тьмы, чтобы слиться вдали с темнотой.
Ночью бессонной свои наполняющий соты
Каменный улей.
Несбывшийся дым золотой…
Нас никто не найдёт,
Потому что никто и не ищет.
Если жизни насчёт -
Так давно от неё пепелище…
