— Парень в приемке долго изучал мои документы. Кроме того, мне пришлось где-то расписаться. Странный субъект. — Харри взглянул на часы и зевнул.
— Просто у них строгие правила, когда речь идет об изготовлении ключей, — торопливо заметила Анна. — Ведь это универсальный ключ — им можно открыть все: подъезд, подвал, квартиру. — Она нервно хихикнула. — Чтобы изготовить один такой запасной ключ, они даже потребовали письменное согласие от моего соседа.
— Надо же. — Качнувшись на каблуках, Харри набрал в легкие побольше воздуху, готовясь попрощаться.
Однако Анна его опередила. При этом в голосе ее прозвучали едва ли не умоляющие нотки:
— Харри, ну всего только чашечку кофе.
Все та же люстра под самым потолком в большой комнате над все тем же столовым гарнитуром. Харри даже казалось, что обои прежде здесь были светлые — белые или, возможно, желтые. Тут он был не вполне уверен. Теперь обои были голубые и сама комната казалась меньше. Быть может, Анна намеренно старалась сократить пространство. Нелегко в одиночку пытаться заполнить собою три комнаты и две большие спальни с потолками в три с половиной метра. Когда-то Анна говорила Харри, что ее бабка тоже жила здесь одна. Однако ей не приходилось проводить дома так много времени — пока могла петь, она моталась со своим знаменитым сопрано по всему свету.
Анна скрылась на кухне, а Харри заглянул в соседнюю комнату. Она была абсолютно пустой, лишь посредине на широко расставленных деревянных ножках стоял гимнастический конь величиной с доброго исландского пони. Сверху красовались две рукоятки. Харри подошел поближе и провел ладонью по гладкой коричневой коже.
— Ты что, занялась гимнастикой? — громко спросил он.
— Это ты о коне? — прокричала с кухни Анна.
— Мне всегда казалось, это мужской снаряд.
— Да, точно. Уверен, Харри, что не будешь пиво?
— Абсолютно уверен, — крикнул он в ответ. — Ну а если серьезно, зачем он тебе?
Услышав ее голос, раздавшийся прямо у него за спиной, Харри вздрогнул от неожиданности.
— А я вообще люблю делать то, что делают мужчины.
Харри обернулся. Она сняла с себя свитер и стояла в дверном проеме, опершись одной рукой на косяк, подбоченясь другой. Харри едва сдержал восхищенное восклицание.
— Я купила его в Гимнастическом союзе Осло. Это будет мой шедевр, вот увидишь. Я устрою инсталляцию, аттракцион. Совсем как «Контакт» — ты его наверняка помнишь.
— Ты имеешь в виду поставленную на стол коробку с занавеской, куда надо просовывать руки? А внутри были спрятаны муляжи рук, которые можно пожимать.
— Или погладить. А еще заигрывать с ними. Или оттолкнуть. Вмонтированные в них термоэлементы постоянно поддерживали температуру тела. В этом и была вся фишка, верно? А народ думал, что просто кто-то прячется под столом. Пойдем-ка, я тебе еще кое-что покажу.
Он последовал за ней к дальней комнате. Анна раздвинула дверь, схватила Харри за руку и увлекла его за собой во тьму. Когда наконец вспыхнул свет, Харри замер, глядя на его источник. Это был золоченый торшер в виде женской фигуры. В одной руке женщина держала весы, в другой — меч. Светильники были расположены на кончике меча, на весах и на голове у женщины. Оглянувшись, Харри увидел, что свет каждого из них направлен на одну из картин. Две картины висели на стене, а третья, очевидно еще не законченная, стояла на мольберте, в левом нижнем углу которого была закреплена палитра, заляпанная желтой и коричневой краской.
— Что за картины? — поинтересовался Харри.
— Портреты, разве не видишь?
— Точно. Это глаза? — указал он. — А рот здесь?
Анна склонила голову набок:
— Если тебе так хочется, то да. Вообще-то это трое мужчин.
— Я кого-нибудь знаю?
Прежде чем ответить, Анна некоторое время в задумчивости смотрела на Харри.
— Нет, не думаю, Харри, чтобы ты был знаком с кем-нибудь из них. Однако можешь познакомиться. Если действительно этого хочешь.
Харри попытался более внимательно рассмотреть картины.
— Скажи мне, что ты видишь?
— Вижу своего соседа с финскими санями. Парня, вышедшего из подсобки мастерской, когда я собрался уходить. Вижу официанта из «М». А также Пера Столе Лённинга.[8]
Она улыбнулась.
— А тебе не приходилось слышать, что сетчатка глаза поворачивает воспринимаемый ею предмет, так что в мозг поступает зеркальное его отображение? И если хочешь увидеть вещи такими, какие они есть на самом деле, следует смотреть на них в зеркало. Если б ты так и сделал, то увидел бы на этих картинах совсем других людей. — В глазах ее сияло торжество, и Харри не решился возразить, что на сетчатке глаза изображение предметов действительно оказывается перевернутым, однако вовсе не так, как в зеркале, а вверх ногами. — Это будет моим последним шедевром, Харри. Благодаря этому я оставлю память о себе.
— Благодаря этим портретам?
— Нет, это лишь часть всего шедевра. Он пока еще не окончен. Но обязательно будет готов, дай срок.
— Хм. Хоть название-то у него имеется?
— Немезида, — тихо, едва не шепотом, ответила она.
Харри удивленно посмотрел на нее; их взгляды встретились.
— Ну знаешь, так звали богиню.
Часть ее лица покрывала тень. Харри отвернулся. Он и так уже все рассмотрел. Спина, изогнутая как в танце в ожидании руки партнера, одна нога выставлена немного вперед, как будто она никак не может решить: сделать ли ей шаг навстречу либо уйти. Тяжело вздымающаяся и опадающая грудь, худая шея с напряженной, набухшей веной — ему даже казалось, он видит, как она пульсирует. Харри ощутил, как его накрывает горячая волна; голова немного кружилась. Что там она сказала? «Не стоило тебе тогда так легко сдаваться». Может, и верно?
— Харри…
— Мне надо идти, — с трудом выдавил он.
Он через голову стащил с нее платье, и она, смеясь, бросилась навзничь на белые простыни. Яркий бирюзовый свет, проникая меж стволами качающихся пальм с заставки на экране ноутбука, стоящего на письменном столе, оставлял причудливые блики на скалящихся рожицах чертей и демонов, вплетенных в фантастический узор резной спинки кровати. Они лукаво взирали на то, как она расстегнула его ремень. Анна как-то рассказывала ему, что это кровать ее бабки. Она стояла на одном и том же месте вот уже почти восемьдесят лет. Покусывая его мочку, она сперва шептала какие-то ласковые слова на незнакомом языке, потом разом умолкла, оседлала его и начала бешеную скачку, сопровождая ее истошными воплями, смехом и мольбами, обращенными к каким-то неведомым высшим силам. А он страстно желал лишь одного — чтобы неистовая гонка эта все длилась и длилась. Однако внезапно, когда он был уже на грани оргазма, Анна замерла, сжала его лицо ладонями и прошептала:
— Мой навеки?
— Черта с два! — шутливо прорычал он, рванулся, опрокинул ее на спину и теперь уже сам оказался сверху. Деревянные демоны весело подмигивали ему.
— Мой навеки?
— Да, — простонал он и кончил.
Обливаясь потом, но все равно не в силах оторваться друг от друга, они долго лежали поверх одеяла, не разжимая объятий и заливаясь счастливым смехом. Немного успокоившись, Анна поведала, что эта кровать была подарена бабке одним испанским аристократом.
