– Может, и предыдущие четыре недели ты тоже проспал? До того, как я тебя вызвонил в прошлую пятницу?
– Ну, уже на вторую неделю туман рассеялся. Я позвонил на работу, но мне сказали, что я значусь в отпуске. Полагаю, это ваших рук дело.
Харри начал подниматься по лестнице, за ним по пятам следовал начальник.
– Мне пришлось, – простонал Мёллер, снова хватаясь за живот. – Четыре недели, Харри!
– Хм… Наносекунда по вселенским масштабам.
– И ни единого слова о том, где ты пропадаешь!
Харри не без труда вставил ключ в замок:
– Сейчас услышите.
– Что именно?
– Единое слово о том, где я пропадаю. Здесь. – Харри распахнул дверь квартиры, и их обдало кисловато-сладковатой вонью старого мусора, пива и сигаретных окурков. – Вам было бы легче, если б вы это знали?
Он вошел внутрь. Мёллер и тут последовал за ним, хотя и не без колебаний.
– Можете не разуваться, шеф! – крикнул Харри из кухни.
Мёллер тяжело вздохнул и постарался пройти через комнату так, чтоб не наступить на разбросанные по полу пустые бутылки, переполненные пепельницы и виниловые пластинки.
– Ты что же, Харри, хочешь сказать, что все эти четыре недели ты сидел тут и пил?
– Я делал перерывы, шеф. Долгие перерывы. Я ведь в отпуске, верно? На прошлой неделе я практически капли в рот не взял.
– У меня плохие новости, Харри! – крикнул Мёллер, открывая оконную защелку. Ему пришлось трижды навалиться всем телом на раму, прежде чем окно открылось. Он снова охнул и расстегнул ремень и верхнюю пуговицу на брюках. Обернувшись, он увидел в дверях Харри с открытой бутылкой виски в руке.
– Что за новости? – Харри посмотрел на расстегнутый ремень. – Пороть меня пришли? Или насиловать?
– Живот болит, – пожаловался Мёллер. – Несварение желудка.
– Хмм… – Харри понюхал горлышко бутылки. – Несварение желудка – это занятно. Я и сам маялся животом, поэтому почитал кое-какую литературку по этому вопросу. Переваривание пищи занимает от двенадцати до двадцати четырех часов. У всех. И пища проходит через ваши внутренности не дольше, а просто больнее.
– Харри…
– По стаканчику, шеф? Пахнет вроде как настоящее.
– Я пришел, чтобы сказать: «Все, Харри! Стоп!»
– Завязали? – с интересом спросил Харри.
– Заткнись! – Мёллер ударил по столу так, что пустые бутылки подпрыгнули. Потом он осел в зеленое кресло и провел рукой по лицу. – Много раз, Харри, я рисковал своей должностью, чтобы спасти твою. Но ведь есть люди, которые для меня ближе, чем ты. Это о них я должен заботиться. Все, Харри. Больше я тебе помогать не смогу.
– А-а… – Харри плюхнулся на диван и налил виски в ближайший стакан. – О помощи я вас не просил, шеф, но все равно спасибо. За все хорошее. Ваше здоровье!
Мёллер глубоко вздохнул и закрыл глаза.
– Знаешь что, Харри? Иногда ты ведешь себя, как самый наглый, эгоистичный и тупой в мире мешок с дерьмом, – с обидой сказал он.
Харри пожал плечами и залпом осушил стакан.
– Я написал приказ о твоей отставке.
Харри налил себе еще.
– Он лежит на столе начальника криминальной полиции. Не хватает только его подписи. Ты понимаешь, что это значит, Харри?
Харри кивнул и поинтересовался:
– Вам точно не налить перед уходом, шеф?
Мёллер встал. В двери он обернулся:
– Ты не представляешь, как мне больно видеть тебя таким, Харри. Ракель и эта работа – вот и все, что у тебя было. Сначала ты не сумел удержать Ракель. А теперь – работу.
«Я потерял и то и другое четыре недели назад», – подумал Харри, и эта мысль набатом отдалась в его голове.
– Мне действительно больно, Харри. – И дверь за Мёллером закрылась.
Сорок пять минут спустя Харри уже спал в кресле. Да, гости к нему пришли. Но не три дамы, а начкрим.
Четыре недели и три дня назад начальник криминальной полиции сам предложил устроить встречу в «Боксере», приюте блаженных бражников. Под самым носом Главного управления и в двух шагах от грязных задних дворов со сточными канавами. Только он сам, Харри и Рой Квинсвик. Объяснив это тем, что, покуда не принято никакого решения, действовать лучше по возможности неофициально, чтобы у него всегда был путь к отступлению.
О таком пути для Харри он не говорил.
Харри опоздал в «Боксер» на четверть часа. Начкрим сидел за одним из дальних столиков с бокалом пива. Когда Харри подсел к нему, он кожей почувствовал его тяжелый взгляд. Глубоко посаженные голубые глаза сверкали по обе стороны от узкой аристократической переносицы. У начальника были густые седые волосы, прямая осанка и поджарая фигура – насколько позволял возраст. В общем, он был из особой породы шестидесятилетних стариков – сложно поверить в то, что они когда-нибудь будут выглядеть по- настоящему старыми. В криминальном отделе его называли Президентом: не только из-за овального кабинета, но и потому, что разговаривал он, как глава государства, особенно в официальной обстановке. Но сейчас обстановка была «по возможности неофициальной». Начальник криминальной полиции открыл безгубый рот и спросил:
– Вы один?
Харри заказал официанту минеральную воду «Фаррис», взял со стола меню, изучил первую страницу и как можно беззаботнее бросил:
– Он передумал.
– Ваш свидетель передумал?
– Да.
Начкрим медленно тянул пиво из бокала.
– Он был готов выступать свидетелем в течение пяти месяцев, – добавил Харри. – Мы с ним говорили еще позавчера. Как вы думаете, свиные рульки тут ничего?
– Что он сказал?
– Мы договорились, что сегодня я заберу его после службы в Филадельфийском приходе. А когда я туда пришел, он сказал, что передумал. Он понял: в машине со Сверре Ульсеном сидел все-таки не Том Волер.
Собеседник посмотрел на Харри. Потом резким движением вскинул левую руку и взглянул на часы, что, как понял Харри, означало завершение встречи.
– Тогда нам остается только предполагать, кого именно видел в машине ваш свидетель. Что скажете, Холе?
Харри сглотнул, посмотрел на меню:
– Рульки. Пожалуй, все же свиные рульки.
– Извините, мне пора. Запишите на мой счет.
Харри выдавил смешок:
– Вы очень любезны, шеф. Не буду лукавить, у меня было неприятное предчувствие, что мне грозит остаться тут наедине с меню.
