— Да, — ответил Юн, достал из шкафа две кружки, налил кофе из закопченной стеклянной колбы.
— Вы с ним похожи.
— Спасибо. Надеюсь, что так. — Юн поставил кружки на журнальный столик, а купленный пакет с молоком поместил на многочисленные круги и разводы, свидетельствовавшие, где именно за столом «вкушались трапезы». Харри хотел спросить, как родители восприняли известие о смерти Роберта, но передумал.
— Давайте начнем с гипотезы, — сказал Харри. — А именно что вашего брата убили, так как он кому-то насолил. Обманул, не вернул долг, оскорбил, угрожал, навредил, да что угодно. Все говорят, ваш брат был хороший парень. Обычно в начале расследования убийств мы всегда слышим подобные характеристики, люди охотно подчеркивают хорошие стороны. Но у большинства из нас есть и темные стороны. Или?
Юн кивнул, но Харри не уразумел, в знак ли согласия.
— Нам необходимо пролить свет на темные стороны Роберта.
Юн недоуменно воззрился на него.
Харри кашлянул:
— Давайте начнем с денег. У Роберта были финансовые проблемы?
Юн пожал плечами:
— И да и нет. Жил он не на широкую ногу, и я не думаю, чтобы он оказался в больших долгах, если вы об этом. Занимал он, как мне кажется, в основном у меня. Впрочем, займы бывают разные… — Юн печально усмехнулся.
— О каких суммах идет речь?
— О небольших. За исключением займа нынешней осенью.
— Сколько?
— Э-э… тридцать тысяч.
— Для какой цели?
Юн почесал в затылке.
— Был у него какой-то план, но он не говорил, какой именно, знаю только, что в связи с выездом за рубеж. Увидишь, сказал он. Деньги довольно большие, на мой взгляд, но я живу скромно, даже машины не имею. Мне показалось, он был охвачен энтузиазмом, а потом… случилось это.
Харри записал.
— Хм. А как насчет темноватых сторон его личности?
Харри ждал. Смотрел на журнальный столик, а Юн тем временем размышлял в вакууме тишины, который рано или поздно всегда вытягивал информацию — ложь, отчаянную реплику не по делу, в лучшем случае правду.
— В юности Роберту… — начал Юн и осекся.
Харри молчал, не шевелился.
— …недоставало тормозов.
Харри кивнул не поднимая головы. Подбодрил, однако вакуум не нарушил.
— Я все время опасался, как бы он чего не натворил. Он был до ужаса необузданый. В нем жили как бы два человека. Один — сдержанный, хладнокровный исследователь, которого интересовали… как бы это выразиться? Реакции. Чувства. Страсть, пожалуй, и она тоже. Такие вот вещи.
— Можете привести примеры? — спросил Харри.
Юн проглотил комок в горле.
— Однажды прихожу домой, а он говорит, пошли, мол, в подвал, я тебе кое-что покажу. Он посадил кошку в маленький аквариум, где раньше жили гуппи, просунул под крышку огородный шланг и до отказа отвернул кран. Аквариум наполнился так быстро, что я едва успел сбросить крышку и выловить кошку из воды. Роберт сказал, что просто хотел посмотреть, как она среагирует, но иной раз мне кажется, его куда больше интересовала моя реакция.
— Хм, если он был такой, странно, что никто словом об этом не обмолвился.
— Мало кто знал эту сторону Робертовой натуры. Отчасти это моя заслуга. Еще в детстве я обещал отцу присматривать за Робертом, чтобы он не учинил что-нибудь совсем уж скверное. Словом, я старался как мог. А Роберт в общем-то контролировал свои поступки. Он был сразу и холодный, и горячий, понимаете? По большому счету, с его… другими сторонами сталкивалось только ближайшее окружение. Да какие-нибудь лягушки. — Юн улыбнулся. — Он отправлял их в полет на воздушных шарах, наполненных гелием. Когда отец призвал его к ответу, он сказал, что лягушкам скучно сидеть всю жизнь на земле, пусть, мол, увидят мир с птичьего полета. Я… — Юн смотрел в пространство, и Харри заметил у него на глазах слезы. — Я засмеялся. Отец рассвирепел, а я не мог остановиться. Только Роберт мог заставить меня так хохотать.
— И что же, с годами он это перерос?
Юн пожал плечами:
— Откровенно говоря, я знаю далеко не обо всем, чем Роберт занимался последние годы. После отъезда родителей в Таиланд мы с ним несколько отдалились друг от друга.
— Почему?
— С братьями так часто бывает. Без особой причины.
Харри не отозвался, просто ждал. В подъезде хлопнула дверь.
— Были кой-какие истории с женщинами.
Далекий вой сирены «скорой». Металлический гул лифта. Юн вздохнул, сокрушенно обронил:
— С молоденькими.
— Насколько молоденькими?
— Не знаю. Но если Роберт не врал, очень молоденькими.
— А с какой стати ему врать?
— Я же говорил. Думаю, ему нравилось проверять мою реакцию.
Харри встал, отошел к окну. Какой-то мужчина шел наискосок через Софиенбергпарк по тропинке, похожей на неровную коричневую черту, проведенную ребенком на белоснежном листе. К северу от церкви виднелось маленькое огороженное кладбище еврейской общины. Столе Эуне, психолог, как-то рассказывал, что лет сто назад весь Софиенбергпарк был кладбищем.
— Он причинил насилие кому-нибудь из этих девочек? — спросил Харри.
— Нет! — Юнов возглас гулко прокатился между голыми стенами.
Харри ничего не сказал. Человек пересек парк и по Хельгесенс-гате направился прямо к дому Юна.
— Он мне не говорил. А если б и рассказал, я бы не поверил.
— Вы знакомы с кем-нибудь из его девушек?
— Нет. Да он и встречался с ними не подолгу. Собственно, насколько я знаю, по-настоящему его интересовала только одна.
— Вот как?
— Да. Tea Нильсен. Он с ума по ней сходил, еще когда мы были совсем юнцами.
— Ваша подруга?
Юн задумчиво смотрел в кофейную кружку.
— Казалось бы, мне следовало отступиться от девушки, которую мой брат выбрал себе, верно? Господь свидетель, я сам себя спрашивал, почему я не в силах.
— И что?
— Знаю только, что Tea самый замечательный человек, какого я встречал.
Гул лифта резко оборвался.
— Брат знал о вас и о Tea?
— Он выведал, что мы несколько раз встречались. Кое-что заподозрил, но мы с Tea старались сохранить все в тайне.
В дверь постучали.
— Это Беата, моя коллега, — сказал Харри. — Я открою.
