стоял с зонтиком в руках и широкой улыбкой на лице:
—
Харри ступил на тротуар в ту самую минуту, когда из гостиницы вышли двое постояльцев, сели в подкативший «мерседес». За дверью-вертушкой искрилась хрустальная люстра. Харри приостановился:
—
—
— Беженцы, — повторил Харри. — Вуковар.
Он ощутил, как по голове застучали капли дождя, — зонтик и широкая улыбка вмиг отодвинулись, а палец адмирала указал на дверь чуть поодаль от главного входа.
Войдя в большой голый вестибюль с высоким потолком, Харри первым делом почуял больничный запах. И сорок-пятьдесят человек, стоявшие и сидевшие у двух длинных столов посреди вестибюля или выстроившиеся в очередь за супом у стойки, живо напомнили ему больничных пациентов. Возможно, все дело в одежде — бесформенные тренировочные костюмы, заношенные свитера и дырявые ботинки говорили о безразличии к внешнему облику. А возможно, такое впечатление создавали головы, склоненные над тарелками с супом, и сонные безразличные взгляды, словно и не видевшие его.
Он оглядел помещение, остановился на барной стойке, больше похожей на раздачу сосисочного киоска, на минуту опустевшую, без клиентов, только бармен, который делал три дела сразу: вытирал стакан, громко комментировал людям за ближайшим столом телерепортаж о футбольном матче, глядя на подвешенный к потолку телевизор, и зорко следил за малейшим движением Харри.
Харри понял, что попал куда надо, и направился к стойке. Бармен провел ладонью по зачесанным назад жирно поблескивающим волосам:
— Да?
Харри старался игнорировать бутылки, выстроившиеся на полке в глубине сосисочной. Однако ж давным-давно приметил своего старого друга и врага «Джима Бима». Бармен перехватил его взгляд и вопросительно кивнул на прямоугольную бутылку с коричневой жидкостью.
Харри отрицательно покачал головой. И вздохнул. Незачем усложнять ситуацию.
—
Бармен пристально посмотрел на него, потом ответил по-английски, с твердым немецким акцентом:
— Не знаю такого.
— Один из вуковарских друзей сказал, что
Бармен взглянул на конверт, но в руки не взял.
— Ты полицейский, — сказал он.
Харри покачал головой.
— Врешь. Я сразу понял, как только ты вошел.
— Я двенадцать лет оттрубил в полиции, но ушел со службы два года назад. — Харри посмотрел бармену прямо в глаза. А в глубине души прикинул, за что тот сидел. Размеры мускулов и татуировки говорили, что он сидел, хотя довольно-таки давно.
— Среди наших постояльцев нет никого по прозвищу Спаситель. А я знаю всех.
Бармен хотел отвернуться, но Харри наклонился над стойкой, схватил его за плечо. Бармен глянул на его руку, Харри почувствовал, как напрягся его бицепс, и ослабил хватку.
— Наркодилер, который продавал дурь на школьном дворе, застрелил моего сына, потому что тот пригрозил сообщить директору, если он не уберется.
Бармен молчал.
— Ему было одиннадцать лет.
— Не знаю, зачем ты мне это рассказываешь.
— Чтобы ты понял, почему я останусь здесь и буду ждать, пока не придет кто-нибудь, кто сможет мне помочь.
Бармен медленно кивнул и быстро спросил:
— Как звали твоего сына?
— Олег, — сказал Харри.
Оба стояли, глядя друг на друга. Бармен прищурил один глаз. Харри почувствовал, как в кармане завибрировал мобильник. Пусть звонит.
Бармен положил руку на коричневый конверт, толкнул его в сторону Харри.
— Это лишнее. Как тебя зовут и в какой гостинице ты остановился?
— Я прямо с самолета.
— Напиши свое имя на салфетке и ступай в гостиницу «Балкан», что возле вокзала. Через мост и прямо. Жди в номере. С тобой свяжутся.
Харри открыл было рот, но бармен отвернулся к телевизору и снова принялся комментировать матч.
На улице Харри достал телефон: неотвеченный звонок от Халворсена.
—
Снег на Гётеборггата как красный шербет.
Он был в растерянности. Все произошло так быстро. Последняя пуля, которую он выпустил по убегающему Юну Карлсену, с мокрым хлюпаньем ударила в фасад дома. Юн Карлсен успел скрыться в подъезде. Он присел на корточки, чувствуя, как окровавленная стекляшка рвет карман куртки. Полицейский лежал ничком, уткнувшись лицом в снег, впитывающий кровь, которая текла из ран в открытом горле.
Оружие, подумал он, схватил раненого за плечо, перевернул. Ему необходимо стрелковое оружие. Порыв ветра сдул волосы с неестественно бледного лица. Он быстро обшарил карманы лежащего. Кровь все текла, красная, густая. Он успел только ощутить горький вкус желчи, а рот уже наполнился рвотой. Он отвернулся в сторону, и его вывернуло на лед. Он утер рот. Карманы брюк. Бумажник. За поясом тоже ничего. Черт, полицейский должен иметь оружие, если он кого-то охраняет.
Из-за угла выехал автомобиль, направился к ним. Он взял бумажник, вскочил на ноги, перешел через улицу и зашагал прочь. Машина остановилась. Не надо бежать. Но он побежал.
На углу возле магазина поскользнулся, упал, ударившись бедром, но тотчас встал и даже не почувствовал боли. Спешил к парку, той же дорогой, какой пришел сюда. Это кошмар, кошмар, полный нелепых событий, повторяющихся снова и снова. Он что, сошел с ума, или все это происходит на самом деле? Горло саднило от холодного воздуха и желчи. Уже на Марквейен до него донеслись первые полицейские сирены. И он понял, что ему страшно.
Глава 22
Полицейское управление светилось в вечерних сумерках огнями, как рождественская елка. В допросной № 2, закрыв лицо руками, сидел Юн Карлсен. По другую сторону круглого столика, втиснутого в комнатушку, сидела полицейская Туриль Ли. Между ними стояли два микрофона и лежала распечатка первых свидетельских показаний. В окно Юн видел Tea, ожидающую своей очереди в соседней комнате.
— Значит, он на вас напал? — спросила полицейская, читая отчет.
— Мужчина в синей куртке бежал к нам с пистолетом в руке.
— И что?
— Все произошло так быстро. Я жутко испугался и запомнил только обрывки. Может, из-за сотрясения мозга.
