И Роберта вышла в сад. Она не хотела огорчать брата и сестру, но до чего же скучно в день своего рождения бродить в одиночестве, какие бы замечательные сюрпризы ни ожидали тебя потом.
Девочка занялась своими мыслями, и среди прочего она подумала о тех словах, которые сказала мама, когда ночью у нее был жар, и руки были такими сухими, и глаза горели.
– Господи, сколько же нам придется уплатить по счету доктору? – спрашивала мама в полузабытьи.
Роберта несколько раз прошлась мимо розовых кустов, на которых еще не было роз, а только бутоны, мимо сирени, жасминов, смородины. Она все время думала про этот счет, и чем больше она про него думала, тем грустнее становилось у нее на душе.
Наконец Бобби поняла, что ей надо делать. Выйдя из боковой калитки на круто поднимавшееся вверх поле, она направилась к дороге, проходившей вдоль канала. Она дошла до моста через канал, по которому они ходили в деревню. В солнечные дни так приятно было облокачиваться на горячие каменные перила и смотреть вниз на голубую воду. Прежде Бобби видела только один канал – канал Регента в Лондоне, и вода в нем не была такого приятного цвета. И рек она других не видела, кроме Темзы, поверхность которой тоже смахивала на заспанное, неумытое лицо.
Возможно, дети любили бы мост не меньше, чем железную дорогу, но были две причины, почему дорогу они все-таки любили больше. Во-первых, ее они открыли для себя раньше, и это произошло прекрасным летним утром, когда и дом, и деревня, и стены, и камни, и высокие холмы – все казалось им новым. А с каналом они познакомились уже потом, несколько дней спустя. Другая причина заключалась в том, что на железной дороге все отнеслись к ним по-доброму: и хозяин станции, и носильщик, и старый джентльмен, который махал им из окна. А о людях на мосту нельзя было однозначно сказать, что они добры.
Главным образом это были шкиперы барж. Они медленно водили взад и вперед по каналу свои баржи или, выйдя на тропинку, ведущую к буксирам, осматривали лошадей, пасшихся там на длинных привязях.
Питер однажды о чем-то спросил шкипера, и тот в ответ накричал на него и велел убираться прочь. Это было так неожиданно, что Питер даже не сообразил, что надо было спросить, почему он не имеет такого же законного права гулять вдоль канала, как и этот шкипер.
В другой раз, когда дети пришли на канал порыбачить, мальчишки с баржи стали бросать в них большие куски угля, и один из них попал в затылок Филлис. От неожиданности и боли она сделала шаг назад и, поскольку у нее еще развязался шнурок, споткнулась и упала. Кроме того, что Филлис как следует ушиблась, у нее к тому же пропала охота ходить на рыбалку.
Но Роберта не боялась ходить по мосту, и если она чувствовала, что с баржи хотят в нее что-то бросить, она тут же пряталась за парапет.
И вот до ее слуха донесся звук колес – тех самых колес! Да, это был экипаж доктора, и доктор, разумеется, ехал в экипаже.
– А, самая главная сестра милосердия! Хочешь – полезай сюда! – сказал доктор, останавливаясь.
– Я хочу с вами поговорить, – уклончиво ответила Роберта.
– Неужели маме снова стало хуже? – с тревогой в голосе спросил доктор.
– Нет, но, понимаете…
– Так, садись ко мне, поговорим про все дорогой.
Роберта забралась в экипаж, и каурая*[10] лошадка развернулась в другую сторону. Надо сказать, что сделала она это неохотно, потому что уже предвкушала меру овса по возвращении домой.
– Вот это да! – воскликнула Роберта, когда лошадка понеслась во весь опор вдоль канала.
– Уже до «Трех Труб» рукой подать, – сказал доктор, когда они приблизились к дому.
– Да, так ведь и лошадка у вас быстрая, – заметила Бобби.
– Быстрая-то она быстрая… Но я чувствую, что у вас что-то случилось.
Доктор почувствовал, что девочка сильно волнуется.
– Ну, говори же, не бойся! – подбадривал он ее.
– Мне, доктор, тяжело это говорить… Потому что мама не велела.
– Что не велела?
– Она не велела рассказывать чужим людям, какие мы бедные… Но вы-то ведь не чужой человек!
– Да, я свой, поэтому не бойся.
– Я знаю, что лечение стоит дорого… И, говорят, это очень экстравагантно, то есть я имею в виду дорого – вызывать врачей на дом. Правда, миссис Вайни говорит, что ей лечение обходится дешево, всего два пенса в неделю, потому что она вступила в члены Клуба.
– Вот как?
– Она мне вас хвалила, говорила, что вы замечательный доктор… А я у нее спросила, как ей удается прожить на такие гроши… Она ведь еще беднее, чем мы. Я бывала у нее дома и знаю. И вот она мне сказала про Клуб… Доктор, скажите – я не хочу, чтобы мама огорчалась, – нельзя ли и нам стать членами этого Клуба?
Доктор молчал. Он ведь и сам был очень небогат. Он порадовался было тому, что новая семья стала пользоваться его услугами. И теперь он испытывал смешанные чувства.
– Вы ведь не сердитесь на меня, правда? – спросила Бобби упавшим голосом.
Услышав такие слова, доктор встрепенулся.
– Сержусь? Как это может быть? Ты очень чувствительная юная дама. Я все сделаю для вашей мамы, что от меня зависит, даже если придется открыть новый клуб ради нее одной… Посмотри! Вот уже и акведук.
– Акве – что? – переспросила Бобби.
– Мост над водой. Смотри!
Дорога стала подниматься к мосту, пересекавшему канал. Слева высилась крутая скала, в расселинах которой росли деревья и кустарник. Миновав холмы, они въехали затем на сам мост – огромный мост с его разбегом высоченных арок, покрывавших не только канал, но и значительную часть долины.
Бобби при виде этой картины глубоко вздохнула.
– Какое зрелище! Мне это напоминает иллюстрации в учебнике истории – это как было в Риме!
– Да, именно так, – согласился доктор. – Римляне ведь были помешаны на акведуках. Мосты – это чудо инженерной изобретательности.
– А разве инженеры – это не те, кто строит машины?
– Бывают разные инженеры. Одни строят мосты и туннели, другие – разные военные укрепления. Ну вот, теперь нам надо поворачивать назад. И помни, что ты не должна расстраиваться из-за всяких счетов, а то ты сама заболеешь, и я тогда пришлю тебе счет длинный-предлинный, как этот акведук!
На середине покатого луга, отделявшего дорогу от «Трех Труб», Бобби рассталась с доктором. У нее было чувство, что она поступила правильно. Она спускалась к дому в самом счастливом расположении духа.
Питер и Филлис ожидали ее на заднем крыльце. Вид у обоих был ухоженный и аккуратный, а у Филлис в волосах ярко краснел большой бант. Бобби подумала, что ей надо успеть убраться, причесаться и завязать себе голубой бант до того, как зазвонит колокольчик.
– Ну вот, – сказала Филлис, – теперь нам пора показывать тебе сюрпризы. Ты подожди, пока позвонят два раза, и тогда иди в столовую.
– Дзынь! Дзынь! – зазвенел колокольчик, и Бобби, слегка робея, подошла к обеденному столу. Она сразу оказалась в каком-то новом мире, полном света, цветов и музыки. Мама, Питер и Филлис стояли рядком в конце стола. Ставни были открыты, и на столе горели двенадцать свечек – по числу лет Роберты. Стол был накрыт цветастой скатертью, и там, где обычно сидела Бобби, лежал веночек из незабудок и несколько заманчивого вида пакетиков.
Мама, Питер и Филлис исполнили хором первую часть торжественного гимна, который поют обычно в день Святого Патрика. Но слова были другие, их сочинила мама. Она всегда делала так, когда был чей- нибудь день рождения. В первый раз она сочинила слова, когда Бобби исполнялось четыре года, а Филлис была еще грудным младенцем. Бобби вспомнила, как учила наизусть слова в день рождения папы. К своему удивлению она обнаружила, что мама тоже хранит эти стихи в памяти.
