— То же самое ты говорил перед полетом на Нептун, на Юпитер, перед лунными бурями и во время метеоритных дождей. Всегда это оказывается самой важной экспедицией и поводом для того, чтобы уехать из дома.
— Да что это за дом?! — он оглянулся вокруг. — Мальчишку я с утра не вижу.
Жена объяснила, что сын нашел наконец какой-то оркестр, который исполнит одну из его симфоний, и со вчерашнего дня они ее разучивают.
— Значит, он даже не придет проститься со мной? Ему не сообщили?..
— Но у него будет премьера, понимаешь, — оправдывала сына мать.
— У меня тоже, — съязвил Немо, не зная, как назвать свой последний спектакль. И все-таки отправился разыскивать сына, чтобы послушать хоть репетицию.
Зал был почти пуст, лишь в последних рядах дремали несколько пожилых людей. Оркестр издавал странные звуки, молодой Пержинка дирижировал наизусть, увлеченно закрыв глаза, и не заметил знаков, которые отец подавал ему из боковой ложи. Он слышал только собственную музыку, словно был в зале один. Немо раздраженно хлопнул дверью. У выхода он встретил старичка-капельдинера.
— Нравится вам эта симфония? — спросил его Немо.
— Новаторская, надо признать, — ответил капельдинер.
— Я спрашиваю, нравится ли она вам?!
В это время из зала донеслись громкие, пронзительные, особенно противные звуки. Немо бросился вон. Перед дверью его уже поджидала девушка из Тимбукту. Она прилетела утром на специальной ракете. Немо вспомнил, как она плакала, когда он наотрез отказался жениться на ней.
— Лечу ремонтировать одну установку между Меркурием и Венерой, — смеясь, сказал Немо. — На этот раз предстоит жаркое дельце. Когда вернусь, мне и зной в Тимбукту покажется морозом.
— Я знаю, что ты не вернешься, капитан. — Она всегда называла его капитаном. — Ведь я сама рецензировала это сообщение…
— Какое сообщение?
— О пиратах, — улыбнулась она. — И сразу подумала, что такое приключение в твоем вкусе. Я могла бы просто отвергнуть это сообщение — его принес нам молодой студент — и таким образом выиграть для нас немного времени. Но, как ты любишь говорить, долг прежде всего…
— Конечно.
— На старт я не приду. Хочу проститься с тобой наедине.
Вот так и получилось, что Немо больше не вернулся к пани Пержинковой и не повидал сына перед отлетом. Помощник, который тщетно разыскивал его дома, принес ему на космодром чемодан. Немо явился немного осунувшийся и бледный, экипаж это заметил, но капитан частенько приходил на стартовую площадку в подобном виде. Это вызывало лишь добродушный смех.
На сей раз министерство устроило торжественные проводы. Об экономии никто и — не помышлял; прибыли члены Всемирного совета, семьи экипажа и множество почитателей: женщины, девушки, юноши. Лица почитателей сияли восторгом, семьи, уже привыкшие к подобным событиям, были спокойны, а посвященные в тайну полета — серьезны и озабоченны. Во время торжественного тоста у министра дрогнул голос. Он не знал, как благодарить экипаж, заверял, что человечество никогда не забудет их подвига. Когда он стал прощаться с Немо, руки у него затряслись и он даже расплакался.
После ухода родственников и любопытных состоялась еще одна, секретная встреча экипажа с представителями Всемирного совета.
— В ваших руках наша жизнь, жизнь ваших родных, детей, внуков, всех грядущих поколений. Люди нередко и подчас напрасно умирали ради своих потомков. Но ваша гибель не будет напрасной. Таково наше единственное для вас утешение. Сожалею, что не могу лететь с вами, но это вызвало бы слишком большое волнение, не стоит допускать паники. Поверьте, легче сражаться, чем ждать и быть жертвой.
Затем для экипажа, состоявшего из представителей различных национальностей, исполнили старинные военные марши, которые, как и следовало ожидать, никого не взволновали. Никто не прослезился при звуках Кастальдо или марша Радецкого. И тут дирижера осенила спасительная мысль: исполнить заключительный хор из Девятой симфонии Бетховена, насколько его помнили трубачи. Это было самым торжественным моментом проводов; каждый внезапно ощутил, что в эпоху, когда все люди давно стали братьями, вдруг снова родился страх.
Полет
В течение получаса они развили необходимую скорость, так как в последний момент их ракету усовершенствовали и приспособили для выполнения новых задач. А через час помощник принес капитану сообщение радиостанции с Земли, где за это время прошло уже несколько лет. Было опубликовано коммюнике о гибели 'Наутилуса-III', как назвали их космический корабль.
— Итак, мы окончательно умерли.
— Сообщить экипажу? — нерешительно спросил помощник.
— Конечно. Здесь между нами не должно быть секретов.
Сначала экипаж ответил на это сообщение смехом. Говорят, что кто переживет собственную смерть, будет долго жить. И вправду, если они переживут встречу с космическим телом, то вернутся тысячелетними старцами по земному времени. Старцами в расцвете сил! Но когда эта тема была исчерпана, начались явления, частые при космических полетах: экипаж стал замкнутым, капризным, усталым, раздражительным. Если в таких случаях не помогала шутка, оставалось лишь одно средство. (Немо часто говорил: 'Ведь раньше людей не расстраивало, что при полете из Праги в Москву они старели на два часа, почему же вас огорчает, что вы постареете на несколько лет? Важно, что вы этого не чувствуете'.) Итак, если шутки не помогали, приходилось менять распорядок дня, создавать напряженную обстановку. Бесцельные размышления быстро вытесняются голодом и страхом. Капитан выдумывал несуществующие неисправности в идеально работавших механизмах и сообщал, что плохо работает какое-нибудь устройство. На ходу осторожно меняли одну деталь за другой и потом радовались спасению. А то возникала 'опасность' столкновения с метеоритом. Тогда часть ракеты, находящуюся под угрозой, спешно освобождали от запасов; потом выяснялось, что ракета уклонилась от столкновения, и все возвращали на старые места. Или вдруг оказывалось, что экипажу угрожает инфекция, которую якобы занесли при посадке, и всем поголовно начинали заново делать прививки. Или обнаруживали порчу продуктов и целых два дня держали всех только на хлебе и воде. Капитан разнообразил жизнь экипажа небольшими неприятностями, чтобы люди не поддавались влиянию безделия и бесплодных размышлений, что, как показал опыт, к добру не ведет.
Но в жизнь самого Пержинки такого разнообразия не вносил никто. Ему приходилось самому справляться с ощущением бессмысленности полета и собственного бытия, с полным одиночеством, с отчаянием из-за невыполнимости взятой на себя задачи, от перспективы, которая ждет их по возвращении на Землю. Он сам договорился с судовым врачом и как только впадал в глубокую депрессию, врач определял у него приступ желчнокаменной болезни и заявлял, что больного необходимо положить в изолятор, чтобы растворить эти камни специальным облучением. Пока капитан, не признававший никаких лекарств, кроме сливовицы, жил в кабинете врача, ракетой командовал его помощник, для которого в этих коротких периодах заключалась основная цель путешествия: если он справится с обязанностями командира, то в следующий раз сможет стать капитаном корабля. Спустя два дня, стряхнув похмелье, Немо снова появлялся среди экипажа и придумывал новые осложнения, чтобы, преодолев их, люди могли торжествовать победу.
Но вот прошло последнее похмелье, и капитану Немо уже ничего не надо было придумывать. Приближалась встреча с космическим телом, оно уже виднелось — сигарообразная ракета, напоминавшая воздушный корабль величиной с небольшой планетоид, этак с половину Луны; она медленно плыла к нашей солнечной системе. Не было никаких сомнений — она направлялась к солнцу.
Немо приказал немедленно сообщить об этом на Землю. Весьма сомнительная попытка при таком огромном расстоянии, хотя ракета и оснащена специальными передатчиками. Затем была объявлена боевая готовность. Члены экипажа посменно дежурили у приборов, спали в космических скафандрах с оружием в руках. Немо приказал нацелить на гиганта дальнобойные катапульты и уменьшить скорость.
Встреча
Возникло несколько вариантов встречи с телом; штаб рассматривал их, а электронно-вычислительные машины давали все новые и новые комбинации. Но сводились они в общем к альтернативе: либо сразу
