Поступь хаоса

случившемся на болоте грудь отчего-то спирает.

— Тодд? — Бен приглядывается ко мне.

— Тихо, — тявкает Манчи. — Тихо на болоте.

Бен смотрит на Манчи, потом переводит мягкий, полный тревоги взгляд на меня.

— О чем он, Тодд?

Я вздыхаю.

— Мы видели на болоте одну штуку. Ну, не то чтобы видели, оно спряталось, но это было вроде дыры в Шуме, какая-то пустота…

Я умолкаю, потомушто Бен перестал слушать мой Шум. Я открыл ему свои мысли и вспоминаю случившееся как можно правдивей, а он почему-то уставился на меня ожесточенным взглядом, и сзади доносится Шум Киллиана: тот идет по полю и испуганно зовет нас c Беном, и Шум Бена тоже начинает немного жужжать от волнения, а я все продолжаю вспоминать ту дыру, только тихо, тихо, как можно тише, чтобы меня не услышали в городе. Киллиан все еще идет к нам, а Бен просто смотрит, смотрит на меня, пока я наконец не выдерживаю:

— Это спэки? — спрашиваю я. — Спэки вернулись?

— Бен! — орет Киллиан, шагая к нам через поле.

— Мы в опасности? — не унимаюсь я. — Будет война?

Но Бен только выдавливает «О господи!», очень тихо, потом повторяет и тут же, не двигаясь и не сводя с меня глаз, говорит:

— Тебе надо бежать. Бежать прямо сейчас.

4 Не думай об этом

Киллиан подбегает к нам, но сказать ничего не успевает — Бен тут же его осаживает:

— Не думай об этом!

Он поворачивается ко мне.

— Ты тоже не думай. Прикрой другим Шумом, ясно? Спрячь. Спрячь как можно дальше!

Он хватает меня за плечи и стискивает так крепко, что кровь начинает стучать в голове еще сильней, чем раньше.

— Да что стряслось? — не понимаю я.

— Ты шел домой через город? — спрашивает Киллиан.

— Конечно, через город! Другой дороги вроде не проложили, — огрызаюсь я.

Лицо у Киллиана становится жестоким, но не потомушто он злится на меня, а потомушто ему страшно. Я слышу его страх — он похож на громкий крик в Шуме. На меня уже не орут за словечки вроде «черт» и «клятый», и оттого мне становится еще больше не по себе. Манчи лает как ненормальный: «Киллиан! Тихо! Черт! Тодд!», — но его даже не думают успокаивать.

Киллиан смотрит на Бена.

— Действовать надо сейчас.

— Знаю.

— Что стряслось?! — повторяю я очень громко. — Что вы задумали? — Я скидываю руки Бена и смотрю в упор на них обоих.

Они снова переглядываются.

— Тебе надо бежать из Прентисстауна, — говорит Бен.

Я перевожу взгляд с одного на другого, но в Шуме обоих ничего нет, кроме общего беспокойства.

— Что значит бежать? Куда? — вопрошаю я. — В Новом свете нет других городов!

Они опять переглядываются.

— Да хватит уже! — не выдерживаю я.

— Ну все, идем, — говорит Киллиан. — Мы собрали тебе сумку.

— Когда вы успели?!

Киллиан обращается к Бену:

— Времени совсем мало.

А Бен отвечает:

— Он может пойти вдоль реки.

Киллиан:

— Ты же знаешь, что может случиться.

Бен:

— Это не меняет наших планов.

— ЧЕРТ, ДА ЧТО ПРОИСХОДИТ?! — ору я, только слово выбираю другое, так? Потомушто происходящее просит другого слова, покрепче. — КАКОГО ЕЩЕ ПЛАНА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ?!

Но они по-прежнему не думают меня ругать.

Бен понижает голос, и я вижу, как он пытается привести в порядок свой Шум.

— Помни, это очень и очень важно: не смей думать о том, что случилось на болоте.

— Почему? Спэки вернулись и хотят нас убить?..

— Не думай об этом! — обрывает меня Киллиан. — Спрячь как можно дальше, забудь и не думай, пока не уйдешь далеко-далеко от города, где тебя никто не услышит. А теперь за мной!

И он бросается к дому — бежит, понимаете, бежит со всех ног.

— Пойдем, Тодд, — говорит Бен.

— Никуда я не пойду, пока вы мне все не объясните!

— Всему свое время. — Бен берет меня за руку и тащит за собой. — Объяснения получишь позже. — В его голосе столько грусти, что я больше не могу сопротивляться и просто спешу за ним к дому. За моей спиной лает во всю глотку Манчи.

Наконец мы добираемся до дома, и я жду, что…

Не знаю, чего я жду: увидеть, как из леса выходит армия спэков? А им навстречу люди мэра Прентисса с ружьями?.. В Шуме Бена и Киллиана ничего не разобрать, мои собственные мысли кипят, как вулкан, да вдобавок Манчи никак не заткнется — разве можно соображать в таком гвалте?

Но там никого нет. Только наш дом, самый обыкновенный фермерский дом. Киллиан влетает на кухню через черный ход, мчится в комнату для молитв, которой мы никогда не пользуемся, и начинает отдирать половицы. Бен идет в чулан и набивает тряпичный мешок сухофруктами и вяленым мясом, потом переходит в ванную и бросает в тот же мешок маленькую аптечку.

А я просто стою, как дурак, и не понимаю, что, черт побери, творится.

Вы, верно, подумали: как ты можешь не знать, если каждый день, каждую минуту своей жизни ты постоянно слышишь мысли этих двоих? Вапщем, в том-то вся штука. Шум — это шум. Лязг, грохот, да еще вперемешку со звуками, мыслями и образами. В нем сложно что-либо разобрать. Умы мужчин — как захламленные чуланы, а Шум — что-то вроде живого, дышащего воплощения этого хаоса. Это одновременно и правда, и вымысел, и фантазии, и страхи… Сначала Шум говорит одно, а в следующий миг совсем другое, и хотя где-то есть истина, как можно отличить ее от остального, когда на тебя валится все сразу?

— Никуда я не пойду, — говорю я, пока они собираются. Ноль внимания. — Не пойду, слышите! — повторяю я, но Бен только проходит в комнату для молитв, чтобы помочь Киллиану с половицами. Они находят то, что искали, и Киллиан вытаскивает из-под пола рюкзак — мой старый рюкзак, который я потерял несколько лет назад. Бен открывает его, заглядывает внутрь, и я успеваю разглядеть какую-то одежду и…

— Это что, книга? — спрашиваю я. — Их же давным-давно приказали сжечь!