никогда не убивают друг друга. Грозные, сильные звери, вооруженные смертоносными клыками, когтями, рогами, ядом, ведут себя точь-в-точь как ваши армии с их вполне настоящим оружием. Если у них возникают разногласия, они сходятся вместе, угрожающе рычат, скалят зубы, всячески демонстрируют свою силу и боевой дух — пока один из соперников не признает себя побежденным и не отступит. Большинство внутривидовых поединков бескровно или ограничивается неопасными ранениями. И даже если дело все-таки доходит до серьезных ран и смерти, ни одному живому существу не приходит в голову истязать поверженного, чтобы насладиться его мучениями!
— Некоторые преступники вполне заслуживают мучительных наказаний, — холодно возразила я, думая, уж не намекает ли он на профессию моего отчима.
— Я не о преступниках. Я о том, чтобы мучить невинную жертву и получать от этого удовольствие.
— Такое тоже случается, — заметила я. — В основном, конечно, в брачный сезон, но это вообще безумное и страшное время. Там и счет потерь в битвах идет далеко не на единицы. И потом, детская жестокость…
— Дети любого разумного вида стоят ближе всего к животным. У вас они просто отрабатывают типичную для стадных животных программу борьбы за место в иерархии. Одни демонстрируют свое доминирование над другими, чтобы утвердить свой высокий ранг. Все, что им нужно, — добиться от низкоранговых признания своего статуса и демонстрации покорности, а вовсе не заставить их страдать. Ты видела когда-нибудь, чтобы ваши дети продолжали мучить того, кто не сопротивляется? Тебе приходилось слышать, чтобы дети аньйо забили кого-нибудь насмерть?
— Нет, конечно! Но я никогда не была покорной. И не буду!
— Что же касается брачного сезона, то он длится лишь один месяц из тринадцати, и ваша цивилизация понимает необходимость борьбы с этим безумием. Ваши страны уже приняли широкий комплекс мер по обузданию похоти и агрессии брачных сезонов; войны на это время, правда, пока еще не запретили, но все идет к тому — каждое государство само по себе было бы радо ввести такой запрет, осталось лишь преодолеть недоверие государств друг к другу. И все больше аньйо заключают браки вне брачного сезона, руководствуясь голосом рассудка, а не сезонным умопомрачением…
— Вы говорите это таким тоном, словно у вас не так.
— Эйольта, — Джордж тяжело вздохнул, — у людей нет брачных сезонов. И никогда не было.
— Нет? — обрадовалась я. — Я так и знала! Я была уверена, что цивилизация, достигшая звезд, свободна от этого скотства! — Перед моими глазами возник возбужденный Зак-Цо-Даб, и я скривилась от омерзения. — Но… как же вы продолжаете род?
— Ты не понимаешь, — печально произнес он. — Тебе приходилось сталкиваться с аньйо, смотревшими на тебя как на урода, но они не знают, что такое истинное уродство. Все живые существа, Эйольта, убивают и спариваются лишь тогда, когда это необходимо для выживания особи или вида в целом, и лишь в тех количествах, в каких это необходимо. Так обстоят дела на Земле, на Бруно III, то есть на вашей планете, и в других известных нам мирах с биосферами. Вероятно, это общий закон Вселенной. И в этом нет ничего странного, ведь именно такое поведение является наиболее разумным и оправданным. И есть лишь одно исключение. Человек убивает, когда не хочет есть, и спаривается, когда не хочет иметь потомства. Единственный вид, который убивает, мучает и совокупляется для удовольствия, превратив это в самоцель, занимаясь этим в сотни и тысячи раз больше, чем необходимо, вопреки необходимости, здравому смыслу, собственному выживанию! Люди — это выродки Вселенной, Эйольта. Брачных сезонов у них нет не в том смысле, что похоть никогда не овладевает ими, а в том, что вся жизнь человека, с юности до старости, и вся история человечества — это сплошной непрерывный брачный сезон.
— Не может быть… — потрясенно произнесла я. — Ведь получается, что вы даже не можете с этим бороться? Чтобы осознать необходимость борьбы с безумием, нужно хоть иногда бывать в здравом уме…
— Всегда находилось здравомыслящее меньшинство, но в отношении большинства ты права. С безумием не только не боролись — его прославляли и воспевали. И пребывали в полной уверенности, что иначе и быть не может, что вся Вселенная создана по их образу и подобию. Вообрази себе, в своих фантастических романах они приписывали похоть даже роботам!
И тут я усмехнулась с невеселым торжеством:
— Нет, командир, вам не удалось меня провести. Я понимаю, вы придумали все эти ужасы для того, чтобы мне самой захотелось вернуться домой. Но я не так глупа, чтобы во все это поверить. Если бы вы, люди, и впрямь были такими, вы бы уже уничтожили сами себя!
— Мы сделали это. —Что?
— Ты правильно расслышала. На самом деле то, о чем я тебе рассказывал, уже в прошлом. Но ценой этому стали шесть миллиардов жертв Последней Войны.
— Миллиардов?! Да всех аньйо, наверное, миллионов сто!
— По нашим подсчетам, примерно сто пятьдесят, вместе с йертаншехскими племенами. Вы ведь никогда не плодились в таких безумных количествах. Ваш мир никогда не столкнется с проблемой перенаселения, у вас из-за этого и поводов для войн гораздо меньше… Даже для ваших войн. У вас целое поколение может за всю жизнь так и не узнать, что это такое. А в нашей истории, Эйольта, не было ни одного года, когда люди бы не воевали. И эти войны были не чета вашим. Если в ранние времена счет жертв шел всего лишь на тысячи…
— «Ничего себе „всего лишь“!» — подумала я…
— …то это только потому, что не было достаточно смертоносного оружия. У вас с изобретением пороха число жертв только снизилось — оружие стало более грозным, и его стали реже пускать в ход, чаще стало хватать одной лишь демонстрации пушек и мушкетов. А у нас… В Первой мировой войне погибли примерно десять миллионов. Во Второй жертвы так никогда и не были подсчитаны точно — сначала называли число в пятьдесят миллионов, потом в шестьдесят… Это все не считая тиранических режимов, уничтожавших собственный народ миллионами и десятками миллионов в мирное время — тут цифры уже совсем расплывчатые. Вот так, Эйольта, население целой Ранайи могло быть развеяно в лагерную пыль так, что никто этого даже не замечал и не мог найти следов! Потом было создано и более смертоносное оружие. Но людей ничто не могло образумить. Ими по-прежнему правили страсти, они по-прежнему были помешаны на спаривании, засоряли собственный генофонд, жрали отраву, губили природу, выкидывали огромные средства на тупые фильмы, тупые песни и еще более тупые спортивные матчи, прославляли своих безмозглых кумиров и платили гроши своим ученым — о, они искренне презирали «яйцеголовых умников», обеспечивших им все достижения цивилизации… Они были уверены, что жирный, сексуально озабоченный, воняющий пивом самец, жующий канцерогенный гамбургер перед телевизором, показывающим ему таких же кретинов, — это и есть «венец творения», что эволюция кончается на них и им ничто не угрожает, потому что «жили же как-то до сих пор». Жили, пока низкий уровень технологий соответствовал низкому уровню их мозгов! Обуреваемое страстями полуживотное с дубиной может в худшем случае убить пару- тройку себе подобных. Но если вместо дубины дать ему ядерную бомбу… Правда, ядерной войны им чудом удалось избежать. Я не буду рассказывать тебе принцип ядерного оружия, Эйольта, достаточно тебе знать, что оно при массовом применении превратило бы в выжженную ядовитую пустыню весь мир. И даже среди их лидеров не нашлось никого достаточно безумного для того, чтобы пустить его в ход, хотя несколько раз к этому подходило очень близко. Убедившись, что ядерной войны не будет, они окончательно почили на лаврах. Надо заметить, что при всей свойственной им бессмысленной злобе и жестокости не все их режимы были агрессивны. Некоторые, напротив, ударились в противоположную крайность и принялись отрицать всякое насилие, даже необходимое, всякое наказание, даже заслуженное. Рядом со странами, где людей забивали камнями за слово, сказанное против религиозных догм, появились не менее уродливые государства, где многократных убийц-изуверов не только не казнили, но и создавали им в тюрьмах чуть ли не курортные условия — разумеется, за счет налогоплательщиков, в том числе родственников жертв! И не думай, что благодетельствовать преступникам начали потому, что все остальные граждане уже купались в роскоши. Нет, пока убийцы наслаждались жизнью на всем готовом, студентам приходилось мыть посуду в кабаках, чтобы заработать себе на образование! В этих странах бандитов даже было запрещено называть бандитами, дураков — дураками, а извращенцев — извращенцами, чтобы, не дай бог, кого-нибудь из них не обидеть! Любой безграмотный варвар с криминальными наклонностями мог требовать себе привилегий — на том основании, что отказ предоставить таковые есть якобы унижение его национального или религиозного
