преимущество круглых домов — их можно ставить практически вплотную друг к другу, и все-таки солнечный свет будет проникать в окна. Конечно, главные улицы все равно не застраивают, но галереи вместо переулков и огражденные перилами пешеходные дорожки на крышах — обычное дело в гантруских городах.
Обо всем этом мне прежде доводилось читать в книгах, но, как я уже сказала, теперь я больше смотрела под ноги, чем по сторонам. Хотя идти мне было, в сущности, некуда. Вскоре я просто опустилась на вторую ступеньку подковообразного крыльца какого-то богатого дома. Камень был, конечно, холодный, но мне было уже все равно. Я вытянула гудящие ноги и уронила голову на грудь, прикрыв глаза.
Кажется, я уже начала дремать, но из этого состояния меня вывел короткий металлический звон. Я открыла глаза и увидела у своих ног медную монету; какой-то гантрус в традиционной для них хламиде, только не легкой, как в тропических широтах, а отороченной мехом, шагал, не оглядываясь, прочь. Первой моей мыслью было, что он ее обронил и что для меня это пусть небольшая, но удача, однако в следующий момент до меня дошло. Мне подали милостыню!
Кровь прихлынула к моим щекам. Неужели я произвожу впечатление нищенки?! Ну да, а какое же еще? В этих грязных матерчатых туфлях на босу ногу, выставленных на всеобщее обозрение… правая, кажется, еще и порвалась… и это старое пальто с капюшоном, в котором я месяц спала в трюме… А когда я в последний раз не то что мылась, но хотя бы умывалась? Не видя себя со стороны, я все еще воспринимала себя той чистенькой девочкой из хорошей семьи, которая некогда выехала из ворот Йартнара со шпагой на поясе, с полным кошелем денег и на великолепном тйорле, какой сделал бы честь лучшим аристократам королевства. А на самом деле… Я даже порадовалась, что давно лишилась своего зеркальца в бронзовой раме. Мне не хотелось увидеть то, что я бы там увидела.
Первым моим движением было окликнуть гантруса и возмущенно сказать, что он ошибся. Но, подумав получше, я нагнулась и подобрала монету.
У меня ведь совсем ничего не было, кроме этих грязных шмоток и небольшого количества зерна в карманах. Готовясь к бегству в трюме, я подумала, не прихватить ли бутылку дралигамского, но тут же отказалась от этой идеи: во-первых, горлышко торчало бы из кармана, а во-вторых, при попытке продать ее здесь я скорее всего получила бы вместо денег тюремную камеру.
Ладно, подумала я. Если рассуждать трезво, что здесь унизительного? Я ведь не стою на коленях, не протягиваю руки, ни о чем не прошу и не умоляю. Просто присела отдохнуть. А если кому-то охота кидать деньги, так это их личное дело. Ну и посижу еще немного, тем более что ноги все еще гудят. Глядишь, наберется на еду и ночлег.
Однако этому плану не суждено было осуществиться. За спиной послышались тяжелые шаги, и кто-то грубо тряхнул меня за плечо:
— А ну, проваливай, попрошайка!
Я поспешно вскочила на ноги, пока он не ощупал мою спину более тщательно, и обернулась. Мне в лицо скалился отъевшийся широкомордый тип в бледно-зеленых одеждах, подпоясанный толстым витым шнуром с серебряными кистями; такая же кисть свешивалась с его кургузого колпака. Я догадалась, что, несмотря на важный вид,
Эти земли имеют особый статус: с одной стороны, у них больше самостоятельности, чем у обычной гантруской провинции, с другой — меньше прав. К примеру, от внешнего врага они должны обороняться силами собственного ополчения — гантруские гарнизоны на юге чисто символические. В общем, их отношения с метрополией — скорее экономический союз (в котором они занимают подчиненное, хотя и не лишенное выгод положение), чем полноценное членство. Истинные гантрусы, даже если на севере их статус не слишком высок, считают себя здесь представителями просвещенной нации среди варваров и всячески задирают нос, а вслед за ними, очевидно, пыжатся и их слуги из местных.
— Не распускай руки, — ответила я ему тоном, демонстрирующим, что его лакейская гордость — еще не самая большая в мире. — Если здесь нельзя просто посидеть, я уйду. А твой хозяин пусть повесит табличку «Негостеприимный дом — нам жалко даже крыльца», дабы впредь не вводить в заблуждение прохожих.
Он выпучил глаза и стал раздуваться от гнева; за всеми своими проблемами я как-то забыла, что в Гантру женщине не положено говорить так с мужчиной. Так и не найдя, что сказать, он замахнулся для удара, а я, в свою очередь, изготовилась увернуться от кулака и угостить его моим фирменным дуплетом: сначала прямым левым со всей силы в живот, потом правым снизу в челюсть. Прут был все еще при мне, засунутый за пояс достаточно высоко, чтобы не торчать из-под полы, но его я приберегала на крайний случай.
— Стой, Трабдор! — донесся голос со стороны дома. Не теряя противника из вида, я метнула взгляд налево и увидела немолодого аньйо, выглянувшего в окно второго этажа. Вот это, похоже, был хозяин дома. — Зайди в дом, девочка, — приветливо добавил он.
— Зачем? — насторожилась я. Видели мы уже разных добреньких…
— Разве ты не хочешь есть? — приподнял он брови.
— Пожалуй, я не откажусь от стакана воды, — ответила я с достоинством, добавив про себя: «А лучше — от кувшина-другого!»
— Ну так поднимайся сюда. Трабдор, проводи, да повежливее.
Моих крыльев он не видел, рассудила я, и я их ему ни за что не покажу. Брачный сезон кончился, по крайней мере, у меня сезонные признаки уже пропали. Что еще мне может грозить? Я двинулась вверх по ступеням, сопровождаемая надутым от обиды Трабдором.
Я долго вытирала ноги перед порогом, прежде чем решилась ступить на ковры внутри. На второй этаж вела изящная винтовая лестница — не крутая, как в ранайских замках, где она служит исключительно целям фортификации, а пологая, беломраморная, с широкими слегка изогнутыми ступенями и посеребренными перилами — конструкция столь эстетичная, что казалось даже странным наличие у нее утилитарной функции. Все-таки при всех нелепостях кастовой системы вкус у гантрусов есть.
Хозяин, облаченный в желтый парчовый халат до пят, встретил меня, широко улыбаясь, и сразу проводил к столу. Я ожидала, что меня накормят где-нибудь на кухне, где питается прислуга, но нет, меня ожидал накрытый стол во внутренних покоях. Полированная овальная столешница прекрасно вписывалась в интерьер полукруглой комнаты, солнце сияло на серебре приборов и дробилось радугами в хрустальных гранях бокалов, но аппетитные запахи интересовали меня в тот момент больше, чем эстетичные виды. Хозяин сел на свое место и приглашающе указал на круглый стул напротив.
— Мне сейчас нечем отблагодарить тебя, — на всякий случай уточнила я.
В гантруском языке нет обращения на «вы»; кастовые различия подчеркиваются всякими титулами, в которых я, однако, толком не разбиралась, как и в знаках каст, носимых гантрусами на одежде.
— Ничего. Ешь, ты голодна.
Больше меня не надо было уговаривать. Большинство блюд — а их было добрых полтора десятка, хотя и маленькими порциями — было мне незнакомо, и есть приходилось не вилкой, которая отсутствовала у гантрусов, а чем-то вроде широкого серебряного пинцета, но это не имело никакого значения после месяца питания размоченным в вине зерном…
Прошло совсем немного времени, прежде чем я откинулась на изогнутую спинку стула, обводя осоловелым взглядом пустые приборы.
— Спасибо. — На самом деле я попыталась компенсировать незнание титулов более церемонной гантруской формой благодарности: «Пусть боги дадут тебе то, что ты не можешь взять сам».
Он вновь улыбнулся:
— Думаю, тебе следует принять ванну.
По гантруским понятиям, фраза была грубой — типичное обращение хозяина к слуге, — но я не чувствовала ничего, кроме благодарности. Слуга проводил меня в небольшую комнатку с медными крючками для одежды на стенах. Я, однако, сказала, что разденусь рядом с ванной.
