Проводить изыскания в таком месте ему явно не хотелось, и Коржухин повернулся, чтобы поскорее подняться наверх, к теплу и солнцу. Но в этот момент сверху донесся уже знакомый ему стук каблуков. Медсестра, или кто бы там ни был, спускалась по лестнице. Сергею по-прежнему не хотелось с ней встречаться, тем более — поднимаясь из подвала, где постороннему нечего было делать, и он решил переждать пока здесь. Вряд ли она направляется в морг, скорее — на первый этаж; ну а если она все-таки идет сюда, ничего не поделаешь, придется признаться, что по ошибке спустился этажом ниже. Так что он стоял в проеме двери лицом к лестнице, подняв голову и прислушиваясь к шагам, когда сзади на плечо ему легла костлявая рука.
К чести Сергея, он не закричал. Он лишь скакнул вперед, как ошпаренный, запнулся о нижнюю ступеньку лестницы и едва не упал, успев, однако, схватиться за перила. Только тут он вспомнил о своих материалистических убеждениях и обернулся.
Пожалуй, не будь его материалистические убеждения такими прочными, он бы все-таки стремглав бросился вверх по лестнице. Ибо в дверях морга стояла настоящая ведьма. Это была древняя, очень древняя старуха — никак не меньше девяноста, а может, и все сто лет, когда-то, наверное, высокая, но теперь настолько сгорбленная, что рост ее не превышал полутора метров. Желтая, с коричневыми пятнами, кожа, вся словно состоявшая из морщин, столь отчетливо обрисовывала контуры ждущего освобождения от этой ветхой оболочки черепа, что старуха и впрямь казалась вышедшей из могилы. Седые волосы почти совершенно вылезли на темени, но по бокам головы неопрятно свисали до сгорбленных плеч. Крючковатый нос походил на совиный клюв. Старуха была одета в засаленный серый халат, полы которого волочились по полу.
И вот это создание, словно сошедшее с экрана третьесортного ужастика, стояло в дверях морга, откуда только что вышло, и манило Сергея скрюченным желтым пальцем.
— Что вам нужно? — спросил Коржухин, не двигаясь с места.
Старуха что-то прошамкала беззубыми деснами, но голос ее был так тих и невнятен, что Сергею пришлось-таки преодолеть — нет, уже не страх, а брезгливость (он был почти уверен, что от старухи должно вонять мочой) — и подойти поближе.
От старухи действительно дурно пахло, но это не был запах мочи — скорее общий запах дряхлости и близящейся смерти.
— Ты нездешний, — разобрал, наконец, Сергей.
— Допустим, — ответил он. Он не знал, понимает ли его старуха и вообще слышит ли, но раз уж ввязался в этот разговор, надо было отвечать.
— Ты из Москвы? — требовательно спросила она, и ее гноящиеся глаза вдруг осветились какой-то надеждой.
— Из Москвы, — утвердительно кивнул Сергей, чтобы не вдаваться в долгие объяснения.
— Наконец-то! Я знала, я всегда знала, что на них найдется управа! Думают, отгородились лесами да болотами, так и отсидятся? Не выйдет, голубчики! Все, все вам аукнется!
— Что аукнется? — у Сергея вдруг пробудился острый интерес к разговору. — Что происходит в Игнатьеве?
— Письмо! — старуха запустила руку к себе за пазуху и долго шарила под халатом, пока не извлекла мятый пожелтевший конверт. — Все, все в письме! Ты его в Москву свези, да смотри, будь осторожен! Они, если прознают, и костей от тебя не оставят! Как от того в тайге в сорок третьем…
— Кто — они? Дробышев? Зверев? — Сергей брезгливо, двумя пальцами, взял пропитавшийся старческим потом конверт. — Вы можете объяснить на словах, чем они тут занимаются?
— На словах нельзя, — строго покачала головой старуха. — Тут, может, государственная тайна. Ты, главное, письмо свези, в Москву, товарищу Сталину…
— Бабуля, Сталин давно умер, — с раздражением ответил Сергей. Только что старуха говорила столь живо и осмысленно, что он поверил, будто вот-вот узнает правду… хотя, конечно, ему следовало с самого начала понять, что бабка давно в маразме.
— Что ты мелешь, Сталин не может умереть! — рассердилась старуха.
— Бабуля, какой сейчас год? — спросил Коржухин, желая поскорее покончить с этим. Он все еще держал письмо двумя пальцами и теперь различил расплывшиеся чернильные каракули адреса: «Москва, Кремль, Вождю Трудового Народа Товарищу Сталину И.В.» Все слова были написаны с большой буквы.
— Девяносто девятый, — ответила старуха. Сергей вздрогнул. Он ожидал услышать «пятидесятый» или что-то вроде. — Ты думал, я не знаю? — продолжала старуха с хитрой усмешкой. — Я знаю. Я отметки делаю.
Наверху, на лестнице, вновь застучали каблуки — на сей раз уже близко. Бабка испуганно вцепилась костлявой рукой в локоть Сергея и попыталась увлечь его в морг. «Прячься! — шипела она. — Прячься скорей!» Коржухин, однако, уже не склонен был слушать полоумную, да и смысла не имело пытаться спрятаться в помещении морга — раз уж некто спускался сюда по лестнице, было очевидно, что как раз туда он, точнее, она, и направляется.
На лестнице показалась медсестра. Не Степанида, другая, лет на пятнадцать моложе.
— Ну опять ты, баба Надя, по моргу бродишь, — с привычной укоризной покачала головой она. Вид незнакомца в этом месте ее, похоже, совершенно не удивил. — Вот ведь неймется-то… Успеешь еще в морг-то! — сказала она вдруг громко, как для глухой.
— Прочь! — зашипела на нее бабка. — Прочь, отродье! Бесам служишь, беса тешишь!
— Пойдем-пойдем, баба Надя, пойдем в твою палату, — увещевала сестра, беря старуху под руку. Только тут она решила заметить Коржухина, точнее, конверт в его руке.
— Все за советскую власть воюет? Письма Сталину пишет? — улыбнулась она, кивая на конверт.
— Да вот, как видите… — смутился Сергей, позволяя без сопротивления забрать письмо.
— На этой неделе второе уже, — доверительно сообщила сестра. — Старость, как говорится, не радость… А вы здесь как, заплутали, что ли?
— Да вот… Шел в комнату, попал в другую, — вырвалась у Сергея очередная цитата из «Горя от ума». — Думал, тут выход, а тут… хотя, конечно, с философской точки зрения это место тоже можно назвать выходом, — к нему окончательно вернулось самообладание.
— Выход выше, это вы в подвал спустились, — пояснила сестра очевидное. — Сейчас подниметесь, потом по коридору направо, — она посторонилась, пропуская Сергея, и стала неспешно подниматься следом за ним, увлекая за собой все еще способную ходить по лестницам бабу Надю.
Коржухин миновал коридор, просторный полутемный холл с дремавшей в окошке регистраторшей (его порадовало, что хоть здесь она на месте), пошел по центральной аллее мимо мертвого фонтана и, наконец, через калитку возле запертых ворот покинул территорию больницы. Еще не было восьми, и июльское солнце не только висело еще довольно высоко, но даже слегка припекало. Сергей не стал возвращаться коротким путем, показанным Лидой; во-первых, прогулка летним вечером на свежем воздухе намного приятнее сидения в душной комнате, а во-вторых, даже с пистолетом в кармане не очень-то ему хотелось пробираться в одиночестве по той нехоженной тропке между заборами, где, случись чего, и не увидит никто, и даже бежать некуда. Впрочем, даже если его будут убивать среди бела дня прямо на улице Ленина, не факт, что кто-то придет на помощь. Хотя — до сих пор ведь не убили?
Размышляя таким образом, Сергей вышел на площадь и прошел мимо заброшенного здания. Теперь он, наконец, рассмотрел уцелевшую часть вывески:
ница
Г А
«Больница? — подумал он. — Размещалась здесь раньше? Нет, непохоже. Тогда, очевидно, гостиница. Гостиница „Волга“? Для Волги здесь, пожалуй, малость не та долгота… ГА, стало быть. „Пурга, цинга, ага“, — напел он из Щербакова.
