владельцами товаров, их загружали в Тарзанову фуру – и всю ночь колесил он по кривым горным дорогам, привозя товары в магазины. Это было довольно рискованно, а потому и платили за ночную работу больше, чем за те же самые дневные рейсы. К тому же в некоторые места (на горные турбазы, в селения, к которым вели кривые, нарезанные как будто после зловещего похмелья узкие дороги) вообще соглашался приезжать на тяжелой неповоротливой фуре только Тарзан, которого даже за это считали немного не в себе.
Так что каждую ночь краса и гордость пляжных мест крутил баранку, утром, если удавалось завершить рейс рано, спал час-другой дома. Или не спал – если время не позволяло, а переодевался в свои минималистские шорты, садился с братом на их старенький скутер.
И они мчали на конюшню, которая располагалась в долине – где-то посередине между Геновефой и Длинным пляжем. Туда стекались и другие инструкторы – Федькины коллеги. Они готовили лошадей к трудовому дню, садились верхом и отправлялись к местам скопления туристов. Вместе с ними ехал и Тарзан. Его оставляли возле домика, за которым в отсутствие Тарзана обычно присматривал местный дедка-сторож, уезжали на «базу».
И Тарзан вел себя как всем известный здесь Тарзан – с увлечением, не обращая ни на что внимания, вырезал из дерева скульптуры, бусики-кулончики, иногда даже мебель – ее тоже время от времени заказывали. Этажерки там какие-нибудь, подставки. К нему приезжали так называемые заказчики – они же приятели, привозили материалы, забирали готовые изделия. Обедом кормили.
Все было как обычно – Тарзан работал, не обращая внимания на жару. Иногда его жилье, расположенное в некотором удалении от дороги, навещали посетители – в основном восхищенные девушки. Они зазывно кричали Тарзану, просили что-нибудь продать, фотографировались с ним.
Но рабочий день подходил к концу. Уставший Тарзан складывал инструменты, убирал то, что изготовил за день и что не успели увезти, запирал свой домишко, попрощавшись со сторожем, сдавал ему ключ и направлялся купаться.
Это были минуты его отдыха. Алексей-Тарзан обожал море. Именно в воде, проплывая каждый день много километров, он чувствовал себя свободным и счастливым. Сначала он уплывал так далеко, что видны становились только верхушки гор. А затем поворачивал и плыл на запад – туда, куда падало солнце. Каждый день заканчивался в небе над морем как-нибудь по-разному. И Алексей должен был это видеть. То облака укладывались разноцветными слоями, то серая дымка наползала на горизонт, делая солнечный диск алым и малюсеньким, как раскаленная копейка. То безоблачное небо нагревалось и сияло золотым маревом – так происходило в особенно жаркие дни. Все это наполняло бесхитростную душу радостью и каким-то нужным только ему знанием.
Он плыл за солнцем. А оно, как большая таблетка, погружалось в море. И казалось Алексею, что, как только край солнечного круга оказывался в воде, она меняла свой состав. Точно таблетка-шипучка, солнце растворялось в море, и он плыл в этом удивительном растворе, плыл вперед, вперед и вперед.
За большой горой, сильно выдвинутой в море, начиналась Геновефа. Вот из этой-то своей дали, куда не забирались уже ни гидроциклы, ни катамараны, разве что рыбачьи лодки, Алексей приплывал к родному городу. Выходил из моря на обычном городском пляже, сразу же скрывался в старом заросшем парке. И хорошо знакомой малохожей тропкой шел к дому – так было ближе всего.
Под душем смывал с себя морскую соль. И, усталый, довольный и счастливый, бросался на кровать. Спал до тех пор, пока не пора было выходить на ночную работу.
Так и крутилась его жизнь.
Для кого-то незамысловатая. А для кого-то, например для брата Федора и Маргаритки, благородная и наполненная таинственным смыслом. Ребята искренне любили Тарзана – это настоящее божье чудо.
А еще, помимо любви, восхищения и всего такого прочего, они берегли его. Ведь милиционер приходил не случайно. Жить на свободе Алексей Маняшкин мог до первого проступка. Даже самого незначительного. И все – с морем и работой можно было проститься.
Это случилось почти два года назад. Леха подрался с неким типом – подрался мощно, с нанесением этому самому типу многочисленных повреждений. А что случилось, как и отчего, Алексей упорно не говорил. Были свидетели – старые Тарзановы друзья. Которые утверждали, что потерпевший принялся оскорблять Леху, первым полез в драку. И говорил что-то такое обидное, что не ответить на все это было просто невозможно.
Также говорили, что присутствовала во всей этой истории некая девушка. Которая немедленно уехала из города и больше никогда не возвращалась.
Как бы то ни было, родители побитого типчика написали на Леху заявление. Внесли за улучшение качества услуг милиции много денег – и при явно выигрышном положении, со свидетелями и прочими позитивными моментами Алексей оказался виноватым. Но до той степени, чтобы немедленно засудить его, количество денег, заплаченных родственниками «невинно» побитого, видимо, не дотянуло. Заводить настоящее дело на Тарзана было пока еще рано. Но все бумаги оказались подготовленными: так что малейшая Лехина провинность – и здравствуйте, нары. Этого только и ждал жаждущий мщения тип, который жил себе припеваючи и горя не знал.
Про причину драки Алексей так ничего и не рассказал, поэтому Маргаритка и Федька придумали собственную версию. Она казалась им довольно правдоподобной. Версия эта была про девушку, которую гадкий побитый тип оскорбил, а Леха благородно за ее честь вступился. Это было именно так – тут даже додумывать нечего. А потому красавец Алексей казался ребятам самым романтическим персонажем на свете.
Он почти никогда не брал их с собой в свои опасные рейсы. И старался выгнать, если они забирались к нему в кабину. Поэтому Федька и Маргаритка в этот раз пошли на хитрость – дойдя до стоянки, где находилась его фура, они помахали Алексею на прощанье, сделали вид, что уходят. А сами, как это часто делается в художественных фильмах, бросились под тент над кузовом и затаились там.
Машина поехала.
В темноте Федька изредка подсвечивал кузов телефоном – осмотр был произведен довольно быстро. Кроме пустых ящиков и куска брезента, ничего там не оказалось. Все появится, когда товары загрузят на оптовом рынке.
– Набьют фуру по самые ушки! – заверил Маргаритку Федька. – А мы к Лехе в кабину переберемся. Он нас не выгонит. Куда ж мы денемся посреди ночи в чужом городе? Так?
– Так, – согласилась Маргаритка.
Ох и мотало их туда-сюда! Леха, уверенный, что едет совершенно один, отчаянно гнал пустую машину по дороге, как будто специально состоящей из одних поворотов. Пластмассовые ящики катались от стенки к стенке, вперед и назад. Дорога то поднималась в гору, то спускалась, одновременно еще и поворачивая. Маргаритка сидела, вжавшись в угол. А Федька, то и дело подскакивая, полз к торцу.
– Хочу посмотреть, что мы проехали! – крикнул он.
Машина в этот момент отчаянно вильнула, и Федора засыпало ящиками, которые дружно рванули в сторону уклона – к правому борту. Федька взвыл и, зло ругаясь, принялся пинать их.
– Ну, братец, тоже мне, ас! – рявкнул Федька.
Маргаритка засмеялась.
И в это время машина остановилась. Ребята замерли. Если это уже приехали, нужно было как-то спрятаться – сейчас же грузить начнут. А если не приехали, то наоборот – высовываться нельзя.
Маргаритка увидела, что в темноте мелькнул огонек – это Федька приподнял край брезента и выглядывал на улицу.
– Приехали! – шепнул Федька. – Сейчас нас откроют, пережидаем, чтобы ушли. И вылезаем.
Стараясь не наткнуться на разбросанные всюду ящики, Маргаритка подползла к Федьке. Ждать пришлось долго. Но наконец послышались голоса – Тарзана и еще чьи-то. Тент распахнулся. И не успели ребята опомниться, как к ним запрыгнул Алексей, принялся хватать ящики, кидать их стоящему внизу дядьке.
И, конечно же, заметил притаившихся брата с Маргариткой.
– Это еще что?! – воскликнул, но тут же и замолчал.
– Что там? – поинтересовался дядька с улицы.
– Да… все ящики развалились… – с трудом нашелся, что соврать водитель.
– А-а… – без всякого интереса протянул дядька.
