Антон сразу поверил и направился вместе с жалостливыми работницами и Галиной Гавриловной куда-то в глубину заводских помещений. Класс во главе с Петром Брониславовичем остался рассматривать движущиеся части колбасных машин. Некоторые уже с явной неохотой подъедали остатки дегустации. Петр Брониславович время от времени молча качал головой, и на лице его можно было прочитать душевную борьбу.
Прошло примерно полчаса. И вот из коридора послышался бодрый веселый голос Галины Гавриловны. Петр Брониславович радостно вскинул голову.
– А вот и ваш акробатик! – сообщила Галина Гавриловна. – Намытый!
Весь класс повернулся и стал внимательно изучать появившегося Антошу.
– Шлепаешь, придурок? – строго спросил Мамед, чтобы несколько сбить глупое веселье с лица Мыльченко, из-за которого вот уже полчаса пришлось всем толочься возле опустевших столов.
– Ах, отстаньте! – Антон лишь махнул лапкой в сторону Мамеда. Никого он сейчас не боялся, потому что новые впечатления вихрем закрутились в его поэтической голове. – Ребята, я там такое видел, такое!
– Что? – поинтересовались девочки.
– Ты что там, не один мылся?
– Один. Меня мыли, мыли, мыли… А знаете, из чего? Из шлангов, но таких толстых, что туда внутрь запросто залезть можно и там сидеть! – восторженно захлебывался своими словами. Антон. – Водой так и обдавали, обдавали. С напором! А потом сушили, всего высушили – и ботинки, и курточку!
Нет, наказывать такого чистенького и трогательного мальчика было никак нельзя. Галина Гавриловна, в умилении сложив ручки под подбородком, смотрела на него и улыбалась. И ребята бить своего злосчастного Гуманоида тоже не могли.
– Ах, Мыльченко, до чего же ты все-таки мил! – заключил Петр Брониславович и погладил Антошу по чистой голове.
– Да, я мил, я такой! – Антон от всей души просиял.
– Ты весь высох? – на всякий случай уточнила Зоя Редькина.
– Весь! – отрапортовал Антон.
– И добрых женщин, которые тебя мыли, поблагодарил? – спросил Петр Брониславович.
– Странный вопрос! – гордо пожал плечами Антоша. – Разумеется.
– Умник. Тогда, ребята, давайте прощаться и благодарить Галину Гавриловну за замечательную экскурсию!
– Уже уходите? – радостно и в то же время грустно спросила Галина Гавриловна.
– Нет, нет, давайте, ребята, останемся! – перекрикивая стройный хор класса, который затянул: «До свидания!», «Спасибо!» и «Всего доброго!», – завопил Антон. – Пойдемте в эту моечную! Пусть вас всех там тоже помоют и посушат! Вы поймете, как это здорово!
Это был уже перебор, и пинок – только для увеличения скорости передвижения – Вите Рындину пришлось-таки ему влепить.
Во время всей этой суеты с Мыльченко Витя приглядывался ко всем своим одноклассникам. Первый раз в жизни Витя выслеживал настоящего воришку… Телефон-приманку он по-прежнему носил в кармане, мобильник торчал и чуть ли не вываливался. Витя знал, что Арина тоже следит за телефоном.
Вот и после дачи пинка он оглянулся и осторожно потрогал карман – телефон, к сожалению, лежал на месте. Вор не проявил себя.
С каждым шагом, удаляясь от Галины Гавриловны, Петр Брониславович грустнел. «Все, – думал он, – это все. Разошлись, как в море корабли. Я должен спросить ее адрес? Я должен ждать у проходной? Как, как это делается? Окончательно я пропал. Несчастный я мужчина…»
Но Петр Брониславович не знал, что от судьбы не уйдешь. Пока седьмой «В» класс суматошной гусеницей проползал по коридорам, Галина Гавриловна тайными тропами своего родного комбината быстро очутилась возле проходной. Оказывается, Петру Брониславовичу нужно было подписать бумагу, что все его ученики благополучно покинули здание мясокомбината и что ничего с ними за время экскурсии там не случилось…
Галина Гавриловна пересчитала детей, которые по одному выходили через «вертушку» проходной, написала в своем документе «19 + 1 преподаватель» и подозвала Петра Брониславовича расписаться в достоверности этого факта.
Ребятам разрешили выйти на улицу, и с этого момента они уже были свободны, как ветер. Некоторых немедленно от здания мясокомбината и сдуло. Самые примерные ждали Петра Брониславовича. Но не дождались и разошлись по домам.
А Петр Брониславович стоял с Галиной возле проходной. Галина Гавриловна улыбалась, слушая Петра Брониславовича, и тому казалось, что на ее белом халате тут и там расцветают яркие цветы.
Моментально Петр Брониславович и Галина договорились о свидании на вечер, чтобы разговор, начавшийся у проходной и завершившийся там же по причине продолжения рабочего дня Галины Гавриловны, мог возобновиться. К большому удовольствию и того и другой.
А Арина и Витя не спеша шли по тротуару и думали, как быть дальше.
– Ничего, – успокоила Арина начинающего сыщика. – Сегодня мы сделали важное дело. Воришку нам явно удалось подсадить на нашу приманку.
– Ну кто он? – спросил Витя. – Я, если честно, никого не выявил.
– Зато я видела. – Арина подняла палец кверху. – Но не скажу тебе пока все равно. Хорошо, что выхватить воришке телефон не удалось – суета такая была, что я бы не успела его за руку поймать… Так что теперь воровское лицо обязательно должно клюнуть на наш телефон. Остается только ждать, Витя. И не терять бдительности.
– Согласен.
Глава ХI
Любовь
Петр Брониславович с трепетом ожидал второго свидания, которое назначила ему Галина Гавриловна.
Тщательно принаряжаясь, Петр Брониславович пытался представить картины будущей встречи с прекрасным технологом. Воображение рисовало ему почему-то высокую гору, с которой, в морозном сиянии, они несутся с Галиной на лыжах, взявшись за руки. Петр Брониславович сам не мог понять, почему именно в таком виде рисуется ему будущее свидание, тем более что договорились они встретиться с Галиной Гавриловной в кафе «Музыкальная кошка», а не на горнолыжном курорте. Он попытался отвлечься и представить что-то более соответствующее правде жизни. На память пришли почему-то стихи Антона Мыльченко:
Петр Брониславович разозлился и попытался вспомнить стихи какого- нибудь более известного поэта, вспомнил почему-то «Сижу за решеткой в темнице сырой», в волнении перепутал галстуки и повязал старый, а не тот, что собирался, – новый и модный, купленный специально для этого свидания.
«Все, – решил Петр Брониславович, выходя из дома, – ну держись теперь, поэт Мыльченко, со своими стихами! Вот только попадись мне в руки на ближайшем уроке, я тебе устрою такую пробежку, такую спортивную спецпрограмму, что вся поэзия из головы выскочит! Выскочит, Мыльченко, так и знай! Останется одна проза. То есть нет! И прозы никакой не останется. А будут у тебя в голове только цифры и факты по всем школьным предметам. Ишь, поэт, сбивать меня с мыслей. Снегирек, снегирек…»
Самым обидным было то, что на протяжение всего свидания Петр Брониславович так и не смог сказать Галине Гавриловне всего того, что собирался. Детские стишки, от воспоминания которых Петр Брониславович так хотел избавиться, почему-то преследовали его. И чем больше Петр Брониславович старался о них не думать, тем активнее они всплывали в его памяти. Только начинал он развивать какую- либо мысль, как на ум приходил обязательно один из поэтических опусов Антоши.
«Чудо-люди, чудо-юди… Ну что такое!» Вот что вертелось в голове у Петра
