Шульц и Зубочистка тем временем заканчивали минировать казарму, также заложив два тротиловых заряда. Через десять минут все концы проводов от пяти мин находились в одном месте – примерно в ста метрах от КПП. Если бы не разброс объектов, на которых пришлось поработать, метраж проводов можно было бы сократить. А так два подрывника и два помощника размотали в общей сложности около километра.
У начальника караула не хватало мужества приставить ствол пистолета к виску и спустить курок. В его голове промелькнула откровенная глупость: «Как я буду с этим жить?» Ответ пришел вместе с Виктором Инсаровым, поигрывающим веревкой: «Жить ты не будешь». Спецназовец сбил его с ног подсечкой и прижал лицом к полу. Оседлав его, он загнул ему за спину одну руку, накинул на нее петлю и обмотал веревку вокруг запястья.
– Сволочь! – брызжа слюной, взорвался капитан. – Выродок! Генеральская шавка...
Инсаров не испытывал затруднений, связывая капитана, податливого, как тренировочная кукла. Его вторую руку он наложил поверх первой и обмотал концы вокруг обеих рук. Затянув свободные концы веревки в узел, он встал и поднял капитана на ноги. Подтолкнул к ближайшему ящику и, прежде чем привязать к нему жертву, шепнул ему на ухо:
– Хотя бы раз поборись за жизнь. Я даю тебе шанс. – Он демонстративно сдвинул ящик в сторону и непрозрачно намекнул: –
Шульц приготовил подрывную машинку. Она весила меньше, чем ПМ-2, дающая напряжение сто двадцать вольт и силой полтора ампера. Ему оставалось привести ее в действие и замкнуть контакты. В голове даже мелькнула шалая мысль: рвануть сейчас. И тогда под руинами останутся все, а точнее – не останется никого. Некому будет смотреть на грандиозный и неповторимый салют, когда в небо взметнутся десятки, сотни, тысячи снарядов. Они будут рваться по одному и целой кучей. Разлет осколков обещал побить предыдущие рекорды. Шульц даже пожалел о том, что «отложенный запуск» пройдет без участия нейтронных зарядов. Интересно, подумал он, будет ли сияние от взрывов ядерных боеприпасов, и если да, то какого цвета? А может быть, всех цветов? Или только холодных, как у северного сияния?
А вот и они. До Шульца, самого высокого бойца группы, донесся ровный рокот двигателей. Машины списанные, но моторы работают как часы, в очередной раз отметил он.
Он не видел товарищей, но отчетливо представлял их действия. Обе подгруппы покидают временные посты возле здания караульной службы и казармы и отступают, держа оружие на изготовку, вслед за машинами. Они контролируют каждый уголок, доступный зрению. Теперь их задача не только убить каждого, кто окажется «на расстоянии пальца от спускового крючка», – они оберегали магистраль, проложенную подрывниками.
Сергей Тараненко нарисовался, как всегда, эффектно, подметил Михаил Шульгин. Генерал стоял на подножке «Урала» и спрыгнул на ходу, когда машина миновала КПП. Отряхивая на ходу руки, он подошел к «уазику», открыл дверцу, занял место за рулем. Делал все, как всегда, обстоятельно, словно нервы у него были из стали. А ведь должен же волноваться, успел подметить Шульц, завершая наблюдения: его номер последний, он же – смертельный.
Все прошло так, будто репетировалось до посинения. «УАЗ» генерала и «Уралы», набирая ход, проехали мимо Шульца, опустившегося на колени перед подрывной машинкой, как перед идолом. Едва ему в нос ударил выхлоп из последней машины, он замкнул контур на подрывной машинке и мысленно, как делал всегда, с неповторимой улыбкой на тонких, будто иссушенных губах пронесся по проводам, раздвоился, размножился, ввернулся в электродетонатор, пронзил капсюль, поджег электровоспламенитель, ахнул, ослеп от яркой вспышки. И его словно всосало внутрь.
Освобождаясь от галлюцинаций, кружащих голову, Шульгин подхватил машинку и в два гигантских прыжка нагнал машину. Бросил в кузов машинку и, ухватившись за борт, переворотом оказался внутри. Тотчас пола тента, сброшенная чьей-то рукой, закрыла видимость. Но не могла спасти от грохота. Рвануло так сильно – не сверху, как при грозе, а сбоку, что заложило уши. И понеслось. Один разряд, сопровождающийся треском, точно в один момент сломались сотни деревьев, за ним другой. Более мощный сменялся более тихим, потом дело шло по нарастающей, и все начиналось снова, казалось, этому не видно конца.
Машины, уносящиеся прочь от грохота снарядов, не смогли так быстро выехать за пределы разлета осколков. Вот по тенту застучали, как метеоры, осколки снарядов. Они падали сверху, набрав максимальную высоту, падали уже холодными, остывая на лету.
Инсаров и Куницын, сидевший за рулем грузовика, делились впечатлениями. Куница говорил что-то о классной работе, командир группы – о том, что поступили они с начальником караула не по-человечески; Куница отвечал: «Кто бы говорил». Инсаров мысленно повторял за ним: «Кто бы говорил».
Начальник караула отчаянно боролся за свою жизнь и смог доползти с грузом до стены, вдоль которой проходил провод. Электродетонатор сработал в тот миг, когда начальник караула – весь мокрый от пота и мочи – вцепился зубами в провод и надкусил его. Как будто замкнул контакты. Позади него оглушительно грохнуло, а в следующую секунду его размазало по стене взрывной волной.
10
Комбат Кнышев, провожая Чиркову в Термез для очередной встречи с генералом Тараненко, сказал:
– Из Термеза пришли новости. Там на воздух склад взлетел, без жертв не обошлось. В сообщении говорилось о продовольственном складе, а гремело так, словно он был напичкан минами. Может, просроченная тушенка ахнула?.. Наша лучше, чем китайское дерьмо, которым нас пичкают. Наших интендантов надо за яйца повесить. Твой Тараненко оказался на месте происшествия первым. Отчаянный мужик. А ты дура.
– Больше никаких сообщений не было?
– Только одно... – Кнышев поднял палец. – Из самой Москвы пришло. Диктор радиостанции «Юность» сказала: «Вернется ли бабье лето в Среднее Поволжье?» Не знаю, как лето, но бабы точно вернутся. Ступай.
Чиркова вспоминала вторую встречу с генералом. Он был более откровенным, но не открытым, так показалось ей. Он открыл не все карты, что-то осталось в колоде, что-то, несомненно, было запрятано в рукаве его полевого кителя. Ей показалось, Сергей Тараненко, выражаясь любимыми словами комбата Кнышева, «засирал ей мозги». Он, посвящая ее в тайну, приобретал власть над ней. В глазах Чирковой он предстал военным политиком, а что может быть страшнее?
– Наши войска вскоре уйдут из Афганистана – об этом можно судить, не заглядывая в прогнозы аналитиков. Вы согласны со мной?
– Да, – ответила Ольга, соглашаясь с тем, что в прогнозы аналитиков заглядывать не стоит.
– Слышали о тактическом ядерном оружии?
– Я слышала о недавнем взрыве на артиллерийском складе, – Чиркова рискованно выводила генерала на откровенный разговор. Считай, ловила хищную рыбу на собственную руку, к которой привязала крючок.
– Об этом все слышали, – отмахнулся генерал. – Так вот, мы и США договорились уничтожить мини- заряды и больше их не производить. Вопрос о том, сколько и какие типы мини-бомб находятся на вооружении двух стран, остается открытым. Нет ясных ответов и на вопросы о наличии в руках радикальных экстремистов ядерного оружия, и об их намерениях по его применению. Есть предложения рассмотреть ряд мер, направленных на снижение роли и значения ядерного оружия, для чего необходимо значительно изменить систему ядерного планирования и направленность подготовки войск. Этот тезис сам по себе не вызывает возражений, однако далее следуют некоторые практические рекомендации, которые требуют серьезного обоснования. Так, вызывает сомнение категоричное предложение о «полной ликвидации тактического ядерного оружия, в том числе и авиационного». Причем никакого обоснования этого предложения нет и в помине. Если в определенной степени это предложение еще может быть воспринято по отношению к ядерному оружию поля боя – артиллерийским снарядам и боеголовкам тактических ракет, то есть «выстрелить или потерять», – то совершенно непонятно, почему это требование распространяется на авиационное оружие. Только с помощью тактического ядерного оружия возможно оперативно оказывать
