получить свинцовую пулю в голову, которая с каждой минутой мучений приобретала благородный окрас золота.
Сколько он еще сможет продержаться? Сердце натужно скрипело: недолго. Оно давало знать, что хозяин все же вскоре завоет. Случится это в тот миг, когда он сойдет с ума. Он не оценит облегчения от «золотой пули», ибо уже не будет чувствовать ни физической боли, ни отчаяния. От этого утрата сознания стала совсем близка.
Он казался себе жалким существом, потому что пытки превращали его в безумное животное; а еще несколько дней назад он и представить себе не мог, что в столь короткий срок можно сломить человека, даже такого сильного, как он. Оказывается, можно. Для этого нужны двое – сильный человек и искусный палач. И еще чуточку материала. У Безари материала было достаточно.
Орешин проклинал себя за собственную слабость и поминутно менял решения: то он хотел, чтобы к нему пришла помощь, то гнал ее от себя. Если будут предприняты шаги к его спасению, то освободят не полковника Орешина, а жалкое, сломленное существо с трясущимися руками и полусумасшедшими глазами на старом больном лице.
Анна...
Они истязали ее, измывались над ней.
Вовка, мальчик, неужели ты видел все это!..
Безари, сволочь! Я убью тебя!
Боже, дай мне силы...
И снова обморок. Падая в пугающую черную бездну, Орешин увидел бойцов своего отряда. Их было много, они шли по горячему песку с тяжелыми «эрдэшками» за плечами. Разгрузки надеты на голое тело. В обгоревших на солнце руках автоматы. Они идут, с трудом преодолевая подъемы, и лишь на спусках ускоряют шаг. Во главе отряда два человека, которые погибли из-за него: Стас и Николай.
Я здесь... Быстрее, ребята...
Внезапно накатившая ночь скрыла отряд, но в ушах Игоря еще долго стоял скрип песка под кроссовками бойцов. Они идут.
Так же внезапно наступил день, отбрасывая прохладное утро в сторону.
Жар, горящее горло, высохший желудок, память, которая продолжает истязать его.
Анна...
Вовка, мальчик...
Проклятия в свой адрес: вода, которую он выпил, горячей волной стекает по ногам на пол клетки.
«Ты, собака, метишь сейчас свою территорию».
Где-то в отдалении заиграл тамбур[7]. Восточная мелодия бьет камнем по голове. Чей-то заунывный голос режет душу:
Губы непроизвольно вытягиваются, чтобы жалобным воем подхватить песню: «...и от смерти жестокой пощады не жди».
Безари, сволочь!..
27
По виду Ремеза нельзя было сказать, что он сильно удивился, увидев перед собой Сашку Сапрыкина, хотя глаза заблестели.
Они обнялись, охаживая друг друга по спинам.
Кавлис улыбался, глядя на приятелей. Снова вместе, как всегда будут беззлобно отпускать шутки, причем больше всего достанется Сапрыкину, Алексей просто «задавит» его – словом, взглядом, раскованностью, закроет его своей громадной тенью и не даст выглянуть. Но в глазах будет стоять улыбка.
Потом достанется и Женьке Ловчаку, Саше Гвоздеву, Зенину...
Сапрыкин долго подыскивал слова, которые он хотел сказать при встрече с приятелем, но, кроме сухой фразы: «Мне жаль, Леша, что так получилось с Анной», – придумать ничего не мог. Поэтому промолчал, красноречиво задержав взгляд на Алексее.
Ремез скрыл свои чувства за грубыми словами:
– Выходит, нас девять рыл набирается. Еще бы одного для ровного счета найти.
– Почему девять? – спросил Кавлис. – Если я не ошибаюсь, нас теперь восемь.
Алексей фамильярно похлопал его по плечу.
– Девять, майор, девять. С нами друг мой идет, Костя Печинин, служил в спецназе МВД, бригада «Витязь». По специальности сапер, стреляет не хуже Олега Аносова, нам такой человек как раз кстати. Больше никто не согласился. Завтра познакомитесь.
– Тебя-то легко отпустили?
– У нас не воровские законы, – отрезал Ремез, уходя от ответа.
– Вы о чем? – Сапрыкин переводил взгляд с майора на Алексея: «Как отпустили? Какие законы?»
Пичуга криво усмехнулся.
