Если бы она и раньше смотрела так, то сейчас он заметил бы в ее глазах затаившийся испуг. Как в глазах ее матери, впервые увидевшей Сергея у порога своей квартиры. Но он так и остался для него незамеченным.
Поравнявшись с девчонками, Сергей спросил:
– Мама дома?
– Ага. – Эльза опустила глаза и тут же сделала замечание соседке: – Хватит загребать! У меня все гольфы в пыли.
Она мечтала стать актрисой, играть не в театре, где нужно заучивать десятки ролей и изо дня в день талдычить одно и то же, а актрисой кино. Пока не задумывалась о том, что собиралась идти к славе по более легкому пути, но о славе – да, задумывалась, и очень часто.
Жаль, голоса нет, иначе бы она мечтала о популярности своей соотечественницы Жасмин, которую боготворили на берегах Каспия. Жаль, фигурой в покойного отца – какая-то, по ее собственному определению, она приземистая. «Как дубок», – однажды пошутила-посочувствовала мать и лишилась возможности слышать голос дочери на несколько дней.
Нет фигуры, и мечты о подиуме отпали сами собой.
Только в актрисы.
Вот сейчас она неплохо сыграла, ничем не выдала своего волнения, спрятала взгляд, скрыла дрожь в голосе за резкими интонациями, которые обратила к младшей подруге. Сыграла так убедительно, что Сергей ничего не заметил.
А может, это не та роль? Может, нужно было скосить глаза в сторону подъезда и едва заметно покачать головой? Спасла бы его, но погубила мать, которая находилась в руках трех подонков. Нет, по-детски размышляла Эльза, провожая крепкую фигуру гостя глазами, сгубила бы обоих: за ней сейчас наблюдают внимательные глаза незнакомца, спрятавшегося за неплотно занавешенной шторой.
И уже взрослые мысли: «Пусть разбираются с Сергеем, зато маме ничего не сделают. Больше ничего не сделают».
Когда Марковцев скрылся в полусумраке подъезда, девочка подняла голову и увидела дрогнувшую штору. Так и есть, ее все время держали под наблюдением. Она все это время чувствовала недобрый взгляд, он жег ее лицо, затылок, грудь, которую больно сдавил один из непрошеных гостей. Наверное, это он все время ощупывал похотливым взглядом фигуру девочки.
И еще одно движение заметила Эльза: тихо закрылась балконная дверь. «Чтобы не было слышно», – напоследок подумала она, представляя Сергея стоящим перед дверью квартиры. Сейчас он нажмет на кнопку звонка, и маму под дулом пистолета заставят открыть.
Вот сейчас он жмет, и в прихожей противно шлепает медными губами допотопный звонок: «Плим- плюм».
Плим-плюм.
Какое-то страшное, зловещее сочетание звуков. Не резкое, а тревожное, как набат.
Противный звонок имел свойство менять голос. Когда ждешь в гости хорошего человека, подругу, родственника, он извещает о приходе радостным голосом. А когда, например, никого не ждешь, он заставляет вздрагивать, учащенно биться сердце и мысленно вопрошать у мертвых металлических пластинок:
«Кто? Кто там?»
Маленькая соседка Эльзы обидчиво выпятила губы и, прежде чем прекратить шаркать ногами под лавочкой, напоследок поддала сандалией большой голыш, подняв очередное облако пыли. Резкий стук голыша о бордюрный камень совпал со щелчком дверного замка. Дверь приоткрылась, приглашая гостя войти.
– Предупреждаю еще раз, – грозно прошипел Асланбек в ухо Исмаиловой, – дернешься или дашь знак, первой пулю получит твоя дочь. Ты вторая на очереди. Убью!
Пока все шло по плану: и старшая, и младшая Исмаиловы не смели перечить. Через открытую балконную дверь Асланбек Давкаев слышал вопрос Марка и ответ девчонки. Уже достаточно взрослой, чтобы заняться ею. Возможно, на глазах у матери. Асланбеку, насиловавшему русских в Чечне и Дагестане, не привыкать развратничать при товарищах по оружию, зачастую под их одобрительные возгласы. С пленницами, оказавшимися в лагере Джафаля, вообще творил все, что хотел. Двух девушек-учительниц из села Первомайское убил, как только изнасиловал. Одна из них была ингушкой по национальности, другая русской.
Правда, специально этим Асланбек не занимался. Есть материал, есть и работа, на все воля Аллаха, во имя которого и во имя идей ваххабизма он однажды убил, изнасиловал и не собирался останавливаться; рубежей в этих вопросах для него не существовало.
Он был сильным, словно рожденным стать воином. С широкими плечами и мускулистыми руками. Он чем-то напоминал, а может, даже копировал высокого и мощного полевого командира, вора-рецидивиста Руслана (Хамзата – имя, которое Гелаев принял после хаджа в Мекку) Гелаева. Но, вероятнее всего, не копировал, а тиражировал, ибо начинал, как и Гелаев, с Абхазии, в пору самопровозглашения Ичкерийской республики. Но в банду Гелаева, которую называли Галанчошским полком специального назначения, не попал: спустя три года после начала абхазского конфликта он стал правой рукой пакистанского наемника Мустафы Джафаля. Как и положено, разлучила единомышленников смерть.
– Он вошел в подъезд, – тихо известил от балконной двери Сулейман Арсаев. Чеченец стоял в тени шторы, и с улицы его заметить было невозможно. Вооруженный «береттой-92» с глушителем, он все время держал Эльзу на прицеле. Попасть в нее с такого расстояния раз плюнуть. Это понимала даже Лейла, терпящая боль, унижения, тошнотворный запах, исходящий от Асланбека; перебарывала в себе страх, который приобрел реальную форму и в виде теплых противных капель пота скопился на затылке, стекал вдоль позвоночника.
– Закрой дверь, – приказал Асланбек Сулейману. – Оставь щелку для пистолета. В случае чего убей маленькую суку. Вставай! – Чеченец больно сдавил запястье женщины. – Прозвенит звонок, пойдешь открывать. Впустишь гостя, у двери не задерживайся. По местам, – тихо прошептал он, когда его на полуслове перебила медь звонка.
