переговоры и контакты прибрежных государств держались под полным контролем в Москве. Оперативность и качество разведданных обеспечивали специальные корабли – «Кавказ», «Крым», «Юрий Гагарин», которые под прикрытием 5-й эскадры постоянно курсировали в кризисных зонах и при помощи электронного оборудования «снимали» все радио– и телефонные разговоры «нужных» государств. Информация тут же расшифровывалась специалистами военной разведки.
Средиземноморская оперативная эскадра. Ее командный пункт размещался на крейсере «Дзержинский», стоявшем с группой кораблей в Порт-Саиде. В последующем командный пункт и штаб, как правило, размещались либо на флагманском корабле, либо на плавбазе подводных лодок.
Сейчас от прошлого ничего не осталось, даже следов. Средиземноморье, как в сказке, превратилось в Средиземье, где вот-вот разразится грандиозная битва…
Сергей вздохнул полной грудью и заметил, что воздух, словно отфильтрованный морем, разряжен. Не хватало в нем чего-то живого, словно он действительно прошел через сито, оставив на решетке что-то главное.
– Необъяснимое чувство, когда в одночасье меняются климатические условия, правда? – спросил Марк, не обращаясь ни к кому конкретно.
Стофферс, освоившийся в компании русского коллеги и внявший его совету думать о хорошем, спросил:
– Скажите, с вашей точки зрения синоптика, не правильно ли будет отмечать Новый год, скажем, в день равноденствия, в самый длинный день или ночь? К примеру, 22 декабря? – Немец держал в руках винтовку и смотрел в прицел типа «день-ночь». – И второй вопрос: зависит ли точка зрения от устройства глаза или оптического прицела?
– Дело в том, что летосчисление идет от Рождества Христова, – ответил Марк, словно ожидал такого вопроса. – Что, несомненно, духовно. – Он обернулся к Стофферсу, который направил ствол прямо на него. – Тебе это надо – менять календарь? Сегодня отдыхаем, – распорядился Марк, – а завтра совершим пешую разведку местности, прогуляемся вокруг тюрьмы. Потом покатаемся на машине. Максим, узнай, нет ли рядом бюро аренды машин. Мейер кивнул и вышел из комнаты.
Стофферс был единственным человеком в группе, который участвовал в спецоперациях на Ближнем Востоке. Если, конечно, не брать в расчет тот факт, что Сергей Марковцев с 1981 по 1983 годы был командиром роты одного из двух спецотрядов, сформированных на базах Закавказского и Среднеазиатского военных округов для выполнения спецзадач на территории Афганистана. Короче, торчал в Афгане без малого два года.
Стофферс опустил винтовку и в упор глянул на Сергея.
– Может, на машине покатаюсь я? Тут особые правила, а я умею договариваться с полицейскими.
Сергей кивнул:
– Ладно.
Стофферс покосился на Сергея Иваненко, с которым не мог найти общий язык. Тезка Марковцева был немногословен и вообще никогда не начинал разговор первым. По габаритам немец был самым крупным в команде, однако и в тощем теле Иваненко чувствовалась сила. А мощи добавляли его холодные глаза. Такой сделает любую грязную работу, равнодушно подумал Стофферс. Какие у него договоренности с ГРУ – не ясно. Понятно одно: парень в дерьме по уши и сейчас отрабатывает.
И еще одну странность отметил Георг: Сергей Иваненко никогда подолгу не смотрел в глаза. Тотчас опускал их, и на его губах можно было заметить едва уловимую усмешку.
Неприятный тип. Может, он и высококлассный профи, но работать с такими всегда тяжеловато.
Впрочем, выбора не было ни у Стофферса, ни у самого командира группы.
Вот и сейчас, когда Георг глянул на Иваненко, тот опустил глаза, чуть искривив тонкие губы.
Георга словно подтолкнули.
– Слушай, о каких своих расчетах с ГРУ ты говорил? – спросил он. – Мы вместе полезем под пули, и я хочу знать твою биографию. Может, тебя из психушки освободили, откуда я знаю?
– Вряд ли тебе интересно.
– Мне решать, интересно или нет. Кажется, я спросил, откуда тебя освободили.
– В свое время я работал над супертонкими минами, – нехотя пояснил Иваненко. – Точнее, над обезвреживанием. Система простая: обезвреженная мина должна менять окраску. Опыты проводил на убитых чеченских боевиках.
– Как это? – непроизвольно сглотнул Стофферс.
…Хирург затянул последний барашек в приспособлении, напоминающем аппарат Елизарова: два металлических овала, соединенные между собой спицами. Если хирург Елизаров разработал свой аппарат для сращивания сломанных костей, то «хирург» Иваненко – наоборот, для их разрушения. Свое устройство он поместил также на ноге – но только трупа. Ему было все равно, кто этот убитый армейскими спецназовцами боевик, как его зовут, кто его родственники, из какого он селения.
Приспособление Иваненко, которое он окрестил «струбциной», имело лишь один недостаток: после каждого автоматического «нажатия» приходилось менять спицы и пружины. Титановые же овалы оставались невредимыми; легкие, они отлетали на десятки метров, только успевай замечать, в какую сторону их унесет; что удивительно, разлетались они всегда по-разному. С относительно хрупких искореженных спиц, выдерживающих нагрузку до пятисот килограммов, скручивались барашки, и все – «струбцина» была готова к следующему сеансу.
Приводом служил десятикратный редуктор. Металлический тросик наматывался на шкив до тех пор, пока в «струбцине» не создавалось определенное давление. После этого тросик автоматически отстегивался, в работу включался запал без замедлителя, и раздавался взрыв.
Иваненко укрылся за бетонной стеной, одиноко торчащей на пустыре брошенного чеченского поселка, и стал вращать рукоятку. Тросик, проходящий через отверстие в бетоне, натянулся. Еще… Резко ослаб.
Взрыв!
