влез в их шкуру. Всю информацию о судне-галерее он получал из самого надежного источника и по определению не мог посчитать ее непроверенной. Со всей России и окрестностей собирают всего Айвазовского и подвергают картины неоправданному риску: в случае катастрофы на море ко дну навсегда уйдут мировые шедевры. Уже сейчас русские художники растут в цене, каждое полотно – миллионы долларов. Именно в таком ключе он получил предостережения и не принял их как приказ – не трогать российское судно. Все это время в нем теплиплась надежда: «А вдруг?..» И вот сейчас кровь взыграла в венах Накамуры, вытворяя с ним что-то невообразимое.
…Словно отвечая русскому капитану, японец растянул непослушные губы в улыбке. Облизнув их, он в полном молчании покинул мостик.
Безразличие завладело всем его телом и мыслями. Он смотрел и не видел деревянные ящики, которые его боевики складировали у правого борта. Он насмехался над теми, кто, сорвав с ящиков крышки, любовался полотнами великих русских мастеров и видел в них блеск золота. Впрочем, у него оставался шанс проверить слова капитана.
Взгляд Накамуры вырвал из толпы русских моряков пожилую женщину.
– Кто вы? – Шон медленно подошел к ней. – Представьтесь, пожалуйста. Говорите по-английски?
– Разумеется. Мария Логинова, – последовал ответ. – Заведующая Дагестанским республиканским музеем изобразительных искусств.
Накамура удивленно приподнял бровь. Голос Логиновой по-старчески дребезжал, но не дрожал от страха.
– Вы-то мне и нужны. – Он поманил ее и остановился напротив тары. Жестом приказал Скипу Зинбергу взять картину в руки. – Как называется это полотно? – спросил он у Логиновой.
– «Буря на Черном море». 1875 год. Курская областная…
– Достаточно, – перебил японец. – Кто автор?
– Как кто? Айвазовский Иван Константинович, конечно.
Накамура освободил меч от ножен и коснулся острием кодати левого верхнего края картины, вершины скалистого берега, о который бились водяные валы. Он чуть нажал на меч, не спуская глаз со старухи, и быстро, словно делал харакири, вспорол полотно…
Да, он что-то заметил на лице женщины – капельку разочарования, но не то, на что все еще рассчитывал.
Это правда…
Искусство обмана состоит в том, чтобы сначала обмануть, а потом не обманывать.
Накамура медленно убрал меч в ножны, но не выпустил рукоятки. Он поглаживал ее, как и во время абордажа, потом крепко сжал. Затем повернул рукоять…
Логинова стала для него олицетворением поражения, самообмана. Ее невозмутимость разжигала в груди Накамуры лютую ненависть. Старуха что-то говорила, только Шон не слушал ее. Он стоял к ней вполоборота и смотрел в сторону моря, которое под его взглядом только что не закипело и не потопило флагман. Все, как на картине…
Глаза японца налились кровью. И когда его голова была готова лопнуть от неимоверного давления, он выхватил меч и одним точным сильным ударом снес женщине голову. И проследил за ней взглядом – она откатилась к ногам Винника и замерла. Русский капитан смотрел на нее несколько мгновений, затем рухнул рядом, потеряв сознание.
Взгляды Накамуры и Зинберга встретились.
– Всех в расход, – еле слышно распорядился Шон.
Он вынул из кобуры браунинг с магазином на пятнадцать патронов и выбрал новую жертву: представительницу Армянского общества культурных связей. Он выстрелил ей точно в переносицу и, сместив «ствол», поймал на мушку стоящего рядом матроса. Вслед за этим раздалась длинная очередь из пулемета, огня добавили автоматы и пистолеты… Прервался чей-то крик:
– Я американец! Из Нью-Йорка! Моя картина…
– Не имеет значения, – снова еле слышно прошептал Шон.
Он срезал корабельный колокол и спустился по веревочному трапу на палубу «Интерцептора». Там он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он точно знал, что в рубке никого нет, но представил того, кому могли принадлежать детские глаза за стеклом рубки. Они смотрят на него, с головы до ног забрызганного кровью, с мечом и колоколом поверженного им корабля…
Накамура тряхнул головой, прогоняя наваждение.
4
«Интерцептор» шел курсом на север на огромной – около девяноста километров в час – скорости. От него шарахались чайки. От его вида бледнели капитаны встречавшихся на пути судов; их дрожащие голоса бросали в эфир: «Вижу «Интерцептор»! Курс… Скорость…» Неуловимый, чернее ночи пиратский перехватчик наводил ужас на все, что двигалось по Сиамскому заливу, и все, что пролетало над ним. Два вертолета береговой охраны Вьетнама, перехватившие сообщения капитанов, шли наперерез «летучему голландцу». Летчики «Ми-24» видели прицельную помеху в секторе пеленга, назначение которой – помешать обнаружению пиратского флагмана. Но их первая задача – опознать «Интерцептор» визуально.
Вьетнамские пилоты управляли грозными машинами и были уверены в себе и огневой мощи ударных вертолетов. Под ними всего лишь катер, с высоты казавшийся обугленной щепкой, обломком разорвавшегося морского судна. Однако «щепка» мчалась по воде с приличной скоростью, всего лишь втрое уступая крейсерской скорости винтокрылых машин.
– Вертолеты, Шон, – доложил Райнер.
– Отлично, – сухо обрадовался Накамура.
Он вышел на палубу и, заслонившись от солнца рукой, глянул в небо.
