— Тогда пиши. До востребования, почтамт на Кирова. Счастливо! — и первой положила трубку.
Прошло около полугода, когда вновь раздался звонок. Игорь из своей тмутаракани:
— Ты не заходила на почтамт?
— Зачем?
— Там мои письма.
— А! — вспомнила я неосторожные обещания. — Обязательно зайду.
Про переписку напрочь забыла. Он молчал, но по дыханию чувствовалось, что волнуется безмерно.
— Как поживаешь? — спросила я.
— Хорошо, — выдавил Игорь.
Наверное, он долго готовился к этому звонку, и разговор наш много для него значил. Но мне не улыбалось вновь пребывать в положении человека, отказывающего в милости тяжелобольному. И я куда-то спешила, была наполовину одета.
— Пока? — первой попрощалась я, но вопросительным тоном.
— Ты правда получишь мои письма?
— Конечно! Всего доброго, Игорь!
На почтамт я заглянула еще через несколько месяцев.
— Наконец-то! — воскликнула девушка в окне и выдала мне большую стопку писем. — Мы храним только месяц! А он все пишет и пишет, отправляем обратно, а он снова пишет! Теперь-то вы будете забирать?
— Буду, — обреченно пообещала я.
И вот двадцать с лишним лет я периодически прихожу на почту и получаю письма Игоря. Тут же на открытке пишу ему пару строк, мол, жива-здорова, чего и тебе желаю.
На антресолях лежат коробки из-под обуви с письмами Игоря, многие конверты я даже не вскрыла. Коробка так называемой текущей корреспонденции хранится в большом отделении платяного шкафа под платьями на плечиках. Коробка заполняется — отправляю ее на антресоли. Рука не поднимается выбросить это эпистолярное наследие, но и читать его заставить себя не могу. Любовные письма от нелюбимого — самые скучные из возможных текстов. Кроме того, Игорь не беллетрист и не поэт, его речь косноязычна, хотя и отшлифовалась на штампы за многие годы.
По утверждениям Игоря, наша переписка — тот самый кислород, без которого ему вообще не жить. Мои жертвы в ответ на великую любовь не столь уж обременительны. Во-первых, я иногда отвечаю. Во-вторых, никому не рассказывала об этой переписке, то есть не сделала из Игоря посмешище.
Когда вырабатывала план побега, я не сразу вспомнила об Игоре. Мне требовалось скрыться так, чтобы ни одна разыскная собака не обнаружила. Просто ткнуть пальцем в карту и поехать неизвестно куда — очень соблазнительно. Но не в моем положении, которое дальше будет становиться все уязвимее. Мне необходимо участие, крыша над головой, медицинское наблюдение, относительно нормальные условия после родов хотя бы на несколько месяцев. Лучше на год, пока ребенок не станет ходить, или на два, когда он будет говорить, или на всю оставшуюся жизнь…
Мысленно перебрала знакомых и родственников — не очень много кандидатур, и никто не годился. Об Игоре я не помнила, как не помнят об охраннике, которому ежедневно показываешь пропуск у входа на работу. Уже склонялась к мысли поехать куда-нибудь на юга, снять квартиру и затаиться. Но ни одного знакомого лица даже при моей необщительности — это страшно. Случись что-нибудь со мной, как поступят с ребенком? Отдадут в детдом? Стоило огород городить, чтобы моя дочь пополнила ряды несчастных сирот… Ее, конечно, могут удочерить и отправить куда-нибудь в Австралию. Рожать ребенка, чтобы осчастливить австралийских фермеров? Неизвестно, как они воспитают мою малышку. Вдруг они мормоны? И будет девочка третьей женой религиозного фанатика…
Я предавалась этим размышлениям, проезжая в троллейбусе по Чистопрудному бульвару, увидела здание почтамта. Надо бы выйти, забрать письма Игоря, давно ему не отвечала… Игорь! Чем не выход? Отличный выход! Я стала протискиваться к двери.
Игорь хорош тем, что я даже не обузой на шею ему повисну, окажусь своего рода благодетельницей. Ты столько лет меня ждал? Вот, дождался, принимай! А если захочет все по-настоящему, с постелью и поцелуями? Тянуть время! Тебе, Игорек, терпения не занимать! Я сейчас не могу, доктор не велит. Но целоваться придется! Ничего, не сахарная, ради ребенка потерплю. И есть хорошая уловка: дай мне к тебе привыкнуть, не торопи, потерпи!
Найдя гениальное решение, я испытала подъем духа, которого давно была лишена. Тупиковая ситуация вдруг оборачивалась прекрасной перспективой.
В долгий ящик я решила дело не откладывать.
Прямо с почтамта заказала справочную телефонную службу Алапаевска, и мне по фамилии и адресу дали номер домашнего телефона Игоря. Я тут же его набрала.
— Привет! — радостно поздоровалась. — Это Кира.
— Кто? — спросили на том конце.
— Игорь?
— Да-а… — Он растерянно протянул.
— Игорь, я могу подумать, что ты не рад меня слышать! — капризно захихикала.
— Очень! — Он задохнулся от восторга. — Очень рад! Но ты никогда… Ты уже три месяца не пишешь… Кира! Это правда ты?
— Конечно! Как же тебе доказать? — Я жеманничала, как записная кокетка. — Помнишь, мы ходили на каток в парк Горького? И ты учил меня прыжку в полоборота? А я все время падала. Мы замерзли, а ты еще купил мороженое!
(В тот вечер я отбила копчик, и у меня здорово болела попа, выражаясь языком моего сына, до рождения которого оставалось три года, болел банкомат. Я была зла на собственную неуклюжесть и срывала недовольство на Игоре и фруктовом мороженом. Но сейчас те события неожиданно покрылись романтическим флером).
— Кира! — Он боялся поверить. — Это ты!
— В полный рост и с преинтереснейшим известием. Хочешь знать каким?
— Да!
— Я к тебе приеду!
Послышались странные звуки: грохот, шелест, возня. Не в обморок же он упал?
— Игорь! — позвала я. — Игорь, что с тобой?
— Кира! Я.., ты.., мы….
— Мы скоро увидимся.
— Повтори, пожалуйста! Ты хочешь ко мне приехать?
— Совершенно верно. Кажется, ты не рад?
— Что ты! — закричал Игорь. — Страшно рад!
Счастлив! Не могу поверить!
— То-то же! — Я перевела дух. — Когда буду выезжать, дам тебе телеграмму, чтобы встретил поезд.
— Кира? Ты не могла бы еще раз сказать? Ты в самом деле намерена ко мне приехать?
— Сколько раз тебе повторять?
— Кира! Не могу дышать!
— Крепись! Я везу большие запасы кислорода.
До свидания, Игорь! До настоящего свидания!
Положила трубку, не услышав ответного прощания, а только булькающие звуки. Заплакал от умиления, что ли? Хорошо бы его не разбил инфаркт до моего приезда!
Все последующие приготовления к побегу не составили труда. Главной заботой был разговор с Антоном, которого требовалось подбить на должностное преступление. Больших угрызений совести я не испытывала, потому что читала в романах Латыниной про нравы российского бизнеса. Беременную женщину продержать несколько месяцев на зарплате — это копейки по сравнению с забавами олигархов, которые прикарманивают промышленные комплексы.
Но мне пришлось лихо, когда в середине разговора Антон потребовал открытости. Я пустила слезу и не заметила этого. Я ломала себя, как хирург скальпелем резала по живому. Просила! Я никогда в жизни ни о
