просветленным лицом и аурой доброты.
На взяточницу Козлоумову я взирала с трепетной надеждой. На юную Гликерию — цинично рассуждая о женской красоте. К завотделением я пришла с обнаженной душой. Теперь постаралась заковаться в броню. «Куклы заводные» — один из элементов брони. Надо думать не о собственном тяжком положении, что вызывает слезы, а на отвлеченные темы, желательно унижающие твоего противника. Я была готова в любой момент пустить в ход заготовленное оружие — отпечатанные выписки из министерских приказов, гарантирующие мои права.
Но оружие не потребовалось, хотя Гликерия Семеновна обрушила на меня водопад упреков. Они звучали дивной музыкой в моих ушах.
— О чем вы думали? В вашем возрасте и положении надо постоянно находиться под наблюдением врача! Если решились рожать, то будьте любезны позаботиться о здоровье ребенка. Какая дремучесть! А еще в Москве живете! Даже анализа крови нет! Где выписка из медицинской карточки о сопутствующих заболеваниях? Где… Чему вы улыбаетесь? Что смешного?
— Простите! Отныне я обязуюсь строго соблюдать все ваши предписания!
— Самое правильное — положить вас в стационер, в дородовое отделение, обследовать и наблюдать.
— Там хорошие условия?
— Не очень, — призналась доктор.
— Со своими простынями и туалетной бумагой, питание как в армии, медикаментов не хватает?
Гликерия Семеновна кивнула.
— Тогда давайте сначала попробуем заняться мной амбулаторно. В оправдание скажу, что регулярно пью витамины для беременных, отлично питаюсь, гуляю на воздухе и бросила курить.
— Еще бы вы и курили! Раздевайтесь и ложитесь на кушетку.
Настроение Гликерии Семеновны и мое, конечно, значительно улучшилось, когда выяснилось, что ребеночек лежит правильно и сердечко его бьется как положено.
— Погодите радоваться, — сказала доктор, — придут результаты анализов, тогда порадуемся.
И она постучала по столу:
— Тьфу-тьфу! Не сглазить!
— Тьфу-тьфу! — Вслед за ней я изобразила плевки через плечо, хотя никогда не была суеверной.
«Сколько дать? — размышляла я, одеваясь. — Триста, двести? Если завотделением берет шестьсот, то рядовой врач половину?»
Приготовила я тысячу рублей, но расставаться с ними было очень жалко.
«Жмотка!» — обругала я себя мысленно и положила на стол перед Гликерией две купюры по пятьсот рублей.
— Извините, что не в конверте!
— Что вы! — вспыхнула девушка. — Заберите немедленно!
Но я успела перехватить ее взгляд на деньги, не жадный, а скорбный, в котором за доли секунды промелькнули мечты о том, что можно купить на эти деньжищи.
— Не заберу! Они в моем бюджете уже не числятся. Гликерия Семеновна, не ставьте меня в неловкое положение! Мне вредно волноваться, сами знаете!
— Нет, не возьму! — отчаянно борясь с собой, произнесла она.
— Возьмете! — Выдвинув ящик ее письменного стола, я бросила туда бумажки и задвинула ящик. — Все, забыли!
Гликерия определенно была хорошим врачом, об области профессиональной еще рано судить, но в человеческом плане — очень хорошим. С таких можно не брать клятву Гиппократа, они и без клятв будут лечить людей. Но с деньгами все-таки лучше! Как ни крути!
Почувствовав себя обязанной, Гликерия рассказала мне о коммерческом отделении в роддоме, куда, естественно, желательно попасть. Сама она в роддоме на полставки подрабатывает. И когда у меня начнутся схватки, даже не в ее дежурство, я могу позвонить и срочно ее вызвать, вообще обращаться в любое время суток. Из кабинета врача я выходила, держа в руках не только направления на анализы, но листочек с домашним и рабочими телефонами Гликерии Семеновны.
Когда нам не дают положенного, горечь обиды понятна. Но откуда берется ликующая радость, если получаем то, что можем получить по праву, по закону?
Мое настроение было столь прекрасно, что я расщедрилась и приготовила на ужин Игорю ту же рыбу, что и себе. Разницы между минтаем и норвежской треской он не заметил.
ГРУППА ЗАХВАТА
Хорошая полоса продолжалась, я прекратила глупые звонки в Москву. Мои анализы оказались в норме, я внесла залог за будущие роды в «элитном» отделении. Почти уговорила Игоря сделать косметический ремонт в маленькой комнате, куда собиралась переехать с дочкой и ее кроваткой. Каждый день я делала ей маленькие подарки: покупала распашонку, или пеленку, или погремушку. Эти вещички приводили меня в умилительный восторг. Я раскладывала детское приданое на диване, добавляла обновку, любовалась и напевала, урчала от удовольствия.
На продуктовом рынке к моим причудам привыкли. Уже никто не спрашивал, зачем приходить каждый день, покупать по одному яблоку, по три сливы, гроздь винограда или двести грамм мяса?
Почему не купить сразу килограмм и не таскаться ежедневно? Не могла же я объяснить, что поедаю деликатесы втайне и запасы мне хранить негде.
Словом, меня воспринимали как тетку с тараканами в голове. Я стала своего рода достопримечательностью рынка. Сумасшедшая, у которой отлично с устным счетом. Если апельсин весил сто двадцать грамм, то я быстро высчитывала его стоимость и не соглашалась платить за сто пятьдесят. Пылкие азербайджанцы, основные торговцы на рынке, поначалу вспыхивали, когда я уличала их в двадцатиграммовой разнице, и отсчитывала копейки.
— Нэ счытай! На тэбе бэсплатно! — И швыряли мне апельсин.
— Рассматривать его в качестве подарка или милостыни? — культурно спрашивала я.
— Что? Гыде разница?
— Видите ли, молодой человек, от подарка невежливо отказываться, а милостыня оскорбительна человеку, который не побирается на паперти.
— Так бэри! — ничего не поняв из моего объяснения, говорил торговец.
— Придержите его до завтра. Ведь завтра я снова приду, а у вас будет время осмыслить мотивацию ваших поступков.
Я отходила от прилавка и почти не сомневалась, что за моей спиной переглядываются: «Сумасшедшая!»
Терпимая жизнь — это когда ритм, режим, привычное чередование маленьких ежедневных событий. Свой ритм у меня выработался. Вставала утром, пила с Игорем чай, провожала его на работу. Рутинные хлопоты по хозяйству, вроде постирушек. Потом — на рынок. Дорога туда и обратно засчитывалась как прогулка на свежем воздухе. Готовила себе обед, уничтожала его следы и заваливалась с книжкой на диван. Легкий полдник и приготовление ужина для Игоря. По вечерам он смотрел телевизор, я сидела рядом в кресле и по книжке училась вязать на спицах. Так я защитилась от своего ненавистного врага — голубого экрана. Никогда не любила рукоделия. Но самостоятельно связанный из натуральной шерсти костюмчик для ребенка в три раза дешевле магазинного из синтетики.
Со стороны мы с Игорем, очевидно, смотрелись как мирные супруги. Он высказывает свои мнения по поводу Чечни или ареста олигарха, я (не вслушиваясь) поддакиваю. И тихо бормочу, двигая спицами: «Лицевая, изнаночная, накид…» Первая кофточка, которую я связала дочке, была ниже всякой критики, такую на ребенка родная мать не наденет.
Пришлось распустить и начать сначала. Второй опыт удался на четверку с минусом, и я надеялась, что мое мастерство будет расти.
Поход на рынок сегодня удался. Я купила парную печенку (двести грамм, селянин-продавец не хотел резать от целого, но его жена, поняв мое положение, пошла навстречу), три крупных сухумских мандарина (какие я люблю, чтобы цедра чуть отставала от долек), полпучка петрушки (азербайджанец меня знал и беспрекословно разделил стандартный пучок), нездорового цвета сосиски для
