Наталья НЕСТЕРОВА
ДВОЕ, НЕ СЧИТАЯ ПРИЗРАКОВ
Часть первая
АНТОН СКРОБОВ
ПРЕДЫСТОРИЯ
Таня и Антон чистили зубы и полоскали рот. Час назад они уже совершили гигиенические процедуры — в плановом вечернем порядке. Теперь им пришлось делать это второй раз, в наказание за плохие слова и под строгим присмотром мамы, которой звук телевизора не помешал уловить, что в детской разгорелась подушечная война. Мама отложила вязанье и пришла к ним. Несколько секунд слушала обмен комплиментами: «дура — сам придурок, дебил — вонючка, гадина — червяк навозный»… Наблюдала за полетом постельных принадлежностей и игрушек, попадавших точно в цель, то есть в лицо сына и тут же в физиономию дочери, по причине близкого расстояния между кроватями. Мама встала на линию огня и противно-строгим голосом, когда строгий, ее голос всегда противный, крикнула:
— Прекратить! Это еще что такое!
Даже не разобравшись, кто зачинщик и виновный, сразу потащила деток в ванную сдирать с языков и зубов следы бранных слов.
Семилетняя Танька, дылда, на голову возвышается над раковиной. А пятилетний Антон подбородком елозит по мокрому холодному краю раковины. Танька незаметно пинает брата ногой и цедит, отвернувшись от мамы, белыми пенистыми губами:
— Кретин!
У Антона изо рта вырывается фонтан зубной пасты, обильно разбавленный слюной, и он вопит:
— Скотина гадская!
— Так, — сердится мама, — значит, не хотите успокоиться? Хотите, чтобы плохие слова навечно у вас во рту остались? Тогда будем их глотать. Рыбьим жиром запивать. Каждому по ложке!
— Она первая! — Голос у Антона дрожит от подступивших слез. — Танька первая обзывалась! Сволочь!
— Две ложки! — Мама неумолима.
Она поворачивается и успевает увидеть обидную рожу, которую Танька брату скорчила.
— А тебе, как старшей сестре, которая должна хороший пример показывать, — три ложки!
Антон шмыгает носом, втягивая не успевшие пролиться слезы. Теперь плакать нечего — справедливость восторжествовала, Таньке хуже досталось.
Рыбий жир — самая отвратительная вещь на свете. Проглотишь его — и уже ничего не хочется, даже Танькиной смерти. Антон часто думал: почему рыбий жир не используют как смертельное оружие? Им, например, армии противника можно поливать или секретные тайны у шпионов выпытывать. Однажды Антон с сестрой поделился, у них тогда мирный период был, кивнул на экран телевизора, где носились бойцы и стреляли.
— Я бы на плохих рыбьим жиром, из шланга. Вж-ж-ж… и готово.
— Тогда бы кино быстро кончилось, — разумно заметила Танька.
Она права. Рыбий жир в больших количествах способен убить жизнь на планете Земля в считаные мгновения.
Вот и сейчас, после тошнотворного наказания, ни у Антона, ни у Таньки нет настроения ругаться. С помощью мамы привели кровати в порядок, накрылись одеялами. Мама присела у Танькиного стола. Танька в школу ходит, ей стол полагается — предмет острой зависти и регулярных налетов Антона.
— Итак? — спрашивает мама. — Какова причина боевых действий?
— Как она, так мечтает, — бурчит Антон, — а как я, так — нет.
— Что делает? — не понимает мама.
— Мечтаю-у-у! — гордо и вызывающе нараспев тянет девчушка.
— Потому что ду… — Антону хочется сказать «дура», но рыбья отрыжка напоминает о каре за плохие слова, — ду… думать, — выкручивается он, — не умеет. Думать — это когда кто-то внутри твой головы твоим голосом говорит, — поясняет он.
— Ой, удивил! — ехидно кривится Танька. — Думать и мечтать совершенно по-разному надо.
— О чем же ты мечтаешь? — спрашивает мама дочь.
— Как будто я принцесса или королевна, — хвастается Танька. — У меня платьев много, и карета, и замок, озеро с лебедями и балы, балы!..
— Было бы странно, — мама ласково улыбается Антону, — если бы ты, сынок, тоже мечтал стать принцессой.
— А он танкистом не мечтает, водолазом не мечтает, даже космонавтом — никем! — доносит Танька. — Скажи, что не так?
Антон обреченно кивает и смотрит с надеждой на маму.
— Просто ты еще маленький, — успокаивает она.
— Я в его возрасте, — не унимается сестра, — мечтала участвовать в детском эстрадном конкурсе, как я на сцене пою с микрофоном, а все аплодируют, аплодируют…
— Гадина! — шепчет Антон, уткнувшись лицом в подушку.
Мама решила, что он плачет, подсела, гладит по спине:
— Не расстраивайся, мой хороший! Ты обязательно научишься мечтать. Подрастешь и будешь мечтать.
— А если не научусь? — допытывается Антон.
— Тогда в твоей жизни случится что-то совершенно необыкновенное и волшебное.
Мечтать Антон так и не научился. Сестра, в добром расположении духа, его жалела и пыталась обучить нехитрой науке.
— Допустим, летчик! — шептала она с соседней кровати. — Ты летчиком хочешь? Закрой глаза и представляй. Вот ты в костюме, весь кожаный, тебе дают шлем, ты идешь по аэродрому, ветер треплет твои волосы и приятно холодит мускулистую спину…
— Я же в шлеме и в коже?
— Не перебивай! Воображай дальше. Вот ты подходишь к винтокрылой машине, все вокруг отдают тебе честь, ты забираешься в кабину, крутишь баранку и взлетаешь в небо…
В самолете нет баранки, хочется сказать Антону, но он молчит, изо всех сил жмурится… Нет, ничего не видит!
— Получилось? — Танька приподнимается на локте. Антон качает головой.
— Урод! — Сестра падает на подушку. — Ну хоть что-то у тебя стоит перед глазами?
— Все темно и серо, как выключенный телевизор. — Антон делает вид, будто не услышал «урода». — Давай еще раз попробуем?
— Ладно, — великодушно соглашается Таня. — Теперь ты ниндзя, неуязвимый японский супермен, весь в черном…
Безуспешные попытки разбудить у него воображение они бросили, когда Антону исполнилось тринадцать лет, Татьяне соответственно пятнадцать. Антон прекрасно существовал и без воображения, а Танька теперь решительно отказывалась делиться своими мечтами. Пророческое предсказание мамы о волшебных событиях тоже стерлось в памяти.
Но они все-таки случились.
ГАЛЛЮЦИНАЦИИ
Антон старательно обходил лужи. Почему во всем мире асфальт защищает от грязи, а у нас распределяет ее по коварным ловушкам? Новые туфли, двести долларов пара, промажешь — плакали баксы. Ботинки намокнут, а высохнув, скорчатся, как горбушки бородинского хлеба. Хлеб он, кстати, забыл купить. Есть ли в доме еда? Кажется, в морозильнике сардельки завалялись и брикет фарша полгода каменеет. Еще столько же пролежит, размораживать его и лепить котлеты недосуг.
Освещение между домами только то, что льется из окон. Частоколы и зигзаги пятиэтажек, детские площадки, шеренги гаражей-ракушек — здесь ориентируются лишь аборигены. Пришлые могут часами
