Открытие, сделанное Петровым, было настолько ошеломительным и требовало столько внутренних сил не подать виду, что он не обратил внимания ни на злое, насупленное лицо жены, ни на мужика рядом с ней.
— Как ты? Что ты? — сыпала вопросами Лена.
Не дожидаясь ответа, принялась усаживать Петрова, звать официанта, чтобы тот принес дополнительный прибор и блюда.
— Здравствуй, — сказала Зина чуть охрипшим голосом. Попытки подняться и поцеловаться с мужем она не сделала. — Познакомься, это Виктор Полищук, руководитель фирмы, в которой я работаю.
— — Полищук, очень приятно.
— Петров, очень приятно.
Приятно им было бы не пожать руки через стол, а врезать хорошенько друг другу кулаком в подбородок. Появление мужа не входило в планы Виктора. А Петров минуту назад краем глаза увидел, как Витек медленно убирает руку со спинки Зининого стула.
Остаток вечера Петров развлекал компанию рассказами о тюленьей охоте. Все, кроме Зины, демонстрировали натужный интерес.
— Тебе не интересно? — спросила ее Лена.
— Я все это уже читала.
— В письмах? — подсказала Лена.
— И в письмах тоже.
«Что с ней? — удивлялся Петров. — Не может она быть заодно с Ровенскими. Не верю!»
— Мне пора за детьми, — поднялась Зина.
«Мне, — отметил Петров, — не нам, а мне!»
В гардеробе он помог Зине надеть шубу, задержал руки на ее плечах, уткнулся в шею:
— Ужасно по тебе соскучился.
Она не ответила, повела плечами, освобождаясь от его рук, пошла к выходу. Петров, прихрамывая, догнал ее у дверей.
— Что с ногой? — спросила Зина на улице.
— Оступился.
— Бывает, — небрежно обронила Зина.
Она молча вела машину по заснеженной Москве, будто везла попутчика, с которым необязательно вести вежливый разговор.
— Как дети? — не выдержал Петров.
— Нормально, — прозвучал сухой ответ. — Сейчас увидишь.
Дети узнали его сразу. Бросились в объятия, расталкивая друг друга. Визг, шум, ликование, куча-мала в прихожей. Петров захватил детей в охапку и понес в комнату, свалился с ними на диван.
Они висли на его руках, теребили одежду, дергали за бороду — папа приехал! Говорили хором, возбужденно выплескивали свои секреты.
— Папа, это я петарду в унитаз школьный положил!
— А я на стреме стоял. Так тряхануло! И воняло!
— До конца дня не учились.
— Папа, ты знаешь, что я видела? У Вани и Сани из писи хвостики торчат!
— Вот дура! Правда, папа?
— Мы вечный двигатель придумали.
— Уже чертеж сделали.
— Будем вместе строить?
— Папа, я цифры знаю и отнимаю из сложения вычитание, — хвасталась Маняша, которую затирали братья.
— Папа, ты шкуру тюленя привез?
— А живого тюленчика?
— Папа, купи нам новый компьютер.
— Мама наш забрала.
— Папа, они говорят, что у всех мужчин есть хвостики. Я не верю. Правда, у тебя нет?
Петров счастливо хохотал — это были его дети. Как он выдержал долгую разлуку? Каким идиотов был! За каким рожном отправился?
Зина наблюдала трогательную сцену с таким лицом, словно лимон во рту держала. Валя и Денис ликовали вместе с Петровым. Это были первые люди, которые встретили его радостно и открыто — так, как он ожидал быть принятым. Не жена, а ее сестра, почти чужой человек, излучала приветливое тепло и умиротворение.
Петров долго укладывал детей, переходил из комнаты близнецов к Маняше. Взбудораженные ею Приездом, они долго не могли заснуть, требовали рассказов и сказок, обещаний пойти в зоопарк и научить кататься на горных лыжах.
Когда он наконец пришел в спальню, Зина подняла голову с подушки и заявила:
— Я тебе постелила в гостевой комнате.
Петров кулаком ударил по выключателю, зажигая свет:
— Почему, позволь тебя спросить?
— Могу сама перейти в другую комнату, если тебе не нравится.
Она говорила с ним брезгливо, как с докучливым приставалой.
Едва сдерживая ярость, Петров четко выговорил слова:
— Тебе противно со мной спать?
Зина не ответила, сморщилась и пожала плечами.
— С каких пор?
— Со времен удачной охоты, — ехидно ответила Зина.
— Исключительно удачной! Да знаешь ли ты…
— Нет! — решительно перебила Зина. — Ничего не хочу знать. Слушать тебя не намерена. Спокойной ночи! Закрой, пожалуйста, дверь.
Петров развернулся и вышел. Ему хотелось так хлопнуть дверью, чтобы люстры свалились. Но он боялся разбудить детей, которые едва угомонились.
Отгороженные стеной, они не спали, прислушиваясь к шорохам в соседней комнате и мысленно нанизывая упреки и обиды.
«Сейчас, когда мне нужна поддержка и опора, когда я проболел несколько месяцев, когда предстоит жестокая схватка, родная жена выкидывает фортели, демонстрирует презрение и выдумывает несуществующие обиды. Жестоко и мелочно добавляет проблем. Вместо руки помощи кукиш под нос. Крутила в мое отсутствие амуры? Этот Полищук! Растряси дьявол его потроха! Неужели у них было? Убью обоих. Мне теперь просто. Сам детей воспитаю».
'Бессовестный! Нужно быть законченным эгоистом, чтобы после всех своих интрижек, после того, как лишил нас куска хлеба, ждать распростертых объятий и пылких поцелуев. Надоела ему любовница? Бросила его? Так ему и надо! Но я вторым сортом выступать не намерена! Сначала меня на помойку, а теперь смилостивился, пальчиком поманил.
Фиг тебе! Конечно, он отец. Дети счастливы. Вот и будь отцом! Но не мужем!'
Зина сотни раз представляла себе возвращение Петрова, но реальность не вписывалась ни в один из сценариев. Жизнь только-только стала налаживаться, приобрела очертания, в которых Зина играла не второстепенную, а главную роль. И теперь все летит в тартарары.
Ровенские впервые в жизни зло и грязно ссорились. Разгоряченный спиртным, Юра орал на жену:
— Все ты! Сука! Ты меня заставила. Тебе ничего поручить нельзя. Шляпа! Дура!
Лена в долгу не оставалась:
— Козел! Тряпка! Ты мне ноги целовать должен, что я из тебя, тюфяка провинциального, человека сделала.
