портретом Блока. А на стене в гостиной висел большой портрет Пушкина. Восемнадцать лет семейной жизни – не фунт изюма.
Но в этот раз до выжигания дело не дошло, хотя с утра все складывалось против Володи.
Мастер цеха вписал в калькуляцию ошибочные параметры заказываемой детали. Две линии остановились, потому что слесарям не с чем было к станкам подходить. А зарплату им плати! Новые заготовки обещают через неделю.
Начальник цеха, главный инженер, замдиректора – все отметились, все Володю обматерили. А Володя мастеру только кулак показал: тот сам отлично понимает, что наделал, только что на коленях не стоит.
На улице поскользнулся, на шпагат поехал, брюки треснули в самом неподходящем месте – на заднице. До дома приставным шагом, развернувшись к стене, семенил.
Опять-таки лысина! Проклятие его жизни!
Теперь мода на бритых, каждый второй под нолик стрижется. А Ленка ему упорно средства от облысения покупает! Отвращает ее лысина.
Правильно! Ему тоже с детства запало: «Что я, лысый?», то есть убогий и никчемный. Родные детки не отстают от мамочки, обсуждают рекламу пересадки волос по телевизору.
– Из донорской зоны берут? – Настя критически смотрит на затылок отца. – Если у тебя отсюда пересадить, то получится редкий одуванчик по всей голове.
– Папа, – дергает себя за вихры сын, – а хочешь мои?
Не по нраву им лысый папа!
Чтобы отслеживать процесс выпадения волос или, напротив, эффективности применяемых средств, Володя втайне от всех лысину измерял. Не сантиметром, конечно. Была у него веревочка с узелками, прятал в кармане халата. Нет веревочки! Ленка халат постирала, а веревочку, наверное, выкинула. Все против него!
Пришел домой, открыл дверь своим ключом. Лены нет, дети бьются смертным боем.
Не стал разбираться, кто прав, кто виноват, кто у кого что украл, за шкирки схватил и приподнял над полом. Ногами в воздухе дрыгают и продолжают обзываться. Слегка стукнул их лбами, гаркнул:
– Молчать!
– Ну, папа! – вырвалась Настя. – Не разберешься, а руки распускаешь! Как Держиморда!
Петька ему за спину шмыгнул и захихикал:
– Ой, пап! У тебя брюки порвались, и трусы видно. Розовые!
Никто его не уважает! Включая детей! И он тысячу раз просил жену не покупать белье идиотских расцветок! Как же! «Такая симпатичная клеточка!» – мысленно передразнил Володя жену.
Дальше – хуже. Пришла Лена и всучила ему очередное средство от облысения. Думал: в ванной успокоюсь, а после ужина прибор для выжигания достану. Не получилось! Веревочка с узелками пропала, и Иванова заявилась, дров в костер подбросила. Вот баба!
На три разделить – все толстушками будут.
Как она сказала? «Рога выводишь?» Сволочь!
Володя дошел до крайней точки кипения.
Ему хотелось, как пьяному буяну, крушить все вокруг или совершить какой-нибудь прежде немыслимый поступок. Крушить – это напугать жену и детей. Он выбрал немыслимый поступок. Схватил чемодан, бросил в него первые попавшиеся вещи и хлопнул дверью.
Приехал к давнему, с институтских времен другу Гене Лидину, обладателю комнаты в коммунальной квартире, полученной после развода с женой. На расспросы Володя отвечал односложно: заткнись! пошел к черту! не твое дело!
– Бунт на семейном корабле? – прятал усмешку Гена. – Прибор для выжигания сломался?
– В глаз хочешь?
– Совсем не хочу! Но могу предложить бутылку пива и колбасу «Докторскую», сто граммов. От сердца, то бишь от завтрака, отнимаю. Хлеб кончился, есть пряники, свежие, в прошлом году купленные.
Володя поужинал колбасой с пивом и каменными пряниками. Лег на раскладушку, которую хозяин разложил у окна. Сам он укладывался на диванчике и продолжал болтать:
– Ты, случайно, у себя дома хладные трупы не оставил? Ты же во гневе! Не приведи судьба под руку подвернуться! Помнишь, в общежитии кастрюлю с пельменями надел на голову Ваське Смирнову? Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав. Кстати, Юпитер, если ты у меня собираешься жить, то я беру за постой. Недорого: посуду мыть, бельишко простирнуть, в магазин за пивом сбегать. Спишь, что ли?
Володя, не отвечая, демонстративно повернулся к стене лицом. Раскладушка жалобно заскрипела.
– Спокойной ночи. Юпитер! – пожелал Гена.
Уснуть Володя не мог. Бешеное кружение мыслей, обид, упреков, проклятий замедлилось, потом вовсе остановилось, и проблемы выстроились по ранжиру.
Ленка ему изменяет? Абсурд! С другой стороны, Ирина Алексеевна из отдела главного технолога! Мышка-норушка, пятьдесят четыре года, о вечном пора задуматься, пенсия на носу, а она влюбилась в какого-то датчанина, тот взаимно воспылал. Ирине выезд за границу не позволен – допуск к секретам имеет, теперь обивает пороги ОВИРов и правозащитных организаций. А бывший муж, тоже у нас работает, дурак- дураком выглядит. Кстати, муж лысый!
Как толстая Иванова мерзко вопила! Рога выводишь! Бессильный! Немощный! Да он сколько раз давил в себе! Видит – Ленка от усталости на ногах не стоит, на лету засыпает. Как последний эгоист полезет приставать к ней? Пусть отдохнет человек, и утром можно. А утром она ни свет ни заря у плиты, дети опять-таки. Носятся по квартире и выясняют, кто у кого фломастеры стащил. Не до секса, на завод пора.
От чего, собственно, Ленка усталая? Работа у нее – не бей лежачего. По дому хлопотать – не уголь в забое добывать. Неужели на стороне имеет? Любовник? Иванов! Если жена его приперлась – значит, неспроста Как Лена испугалась! Чего испугалась? Кулаков Ивановой? Но ведь он, Володя, рядом был и с женщиной, даже монументальных форм, справился бы. А Лена испугалась! Натурально испугалась! Как уличенная в грехе прелюбодейка!
Его Ленка прелюбодейка? Бред! Это ей чуждо. Все человеческое ей чуждо? Женщина в полном расцвете. Правда, цветет не розой яркой, не буйной сиренью, а скромно – полевой ромашкой. Она и девушкой такой была – в букете не заметишь, а отдельно присмотришься, и не хочется из рук выпускать.
Стройотряд пищевого института объединили с ними, бравыми станкостроителями, для авральной сдачи коровника. Володя стропила ладил, а Лена с ведром цемента шла.
Тростинка! Сгибается от тяжести, но топает.
Впереди подъем – доска с рейками вроде лестницы. Всхлипнула жалобно, но полезла.
Он загадал тогда: не свалится, будет моей женой. Эх, какое время! Поцелуи до рассвета на берегу речки. Комары звенят! Почему в молодости комары не досаждают? У него тогда шевелюра была. Не особо густая, конечно, но была.
А как Ленка вздрогнула, когда он ей под майку полез и грудь захватил! «Зачем ты?» – спросила. И столько в ее вопросе было наивности и чистоты девичьей, что у него горло перехватило. Враз пропало дикое желание, а на его место заступило неведомое прежде стремление беречь и лелеять это сокровище.
«Затем, что я люблю тебя!» – хрипло ответил. «Правда? – обрадовалась, как ребенок. – Я тебя давно заметила. Ты – особенный. Все какие-то вихлястые, выпендрежные, а ты!.. Ты другой! Настоящий, самый- самый лучший!» Взяла его ладони и на грудь себе положила. Губы от страха закусила, точно он пытать ее будет. Он крепился, тихо и нежно целовал, пока деревянная напряженность в ней не пропала…
– Чего ты скрипишь? – проснулся Генка и подал голос с дивана. – Чего ты ворочаешься? Клопов у меня нет. С собой принес?
– Заткнись и спи! – ответил Володя.
Конечно, изменить Ленка не могла, а он круглый дурак. Минуточку! Он не дурак, и имеются факты, а также аналогии. В жизни – сбрендившая из-за датчанина Ирина Алексеевна, в литературе – Анна Каренина. Обманутый Каренин, кстати, был лысым!
Проворочавшись на сиротской раскладушке, забывшись сном, Володя так и не пришел ни к какому
