Вера молчала. Она и прежде никогда не умела ссориться, выяснять отношения, доказывать свою правоту. Она убегала в молчание. В детстве в ответ на обиды подружек или родителей она на долгое время замолкала. Не отвечала на вопросы, тихо выполняла распоряжения и не роняла ни слова. Она не хотела кого-то наказать, проучить, доказать свое — она просто не могла говорить. Молчание было панцирем, в который она пряталась, чтобы обрести душевное спокойствие. С годами, поняв, что ее молчание обижает людей, что оно воспринимается болезненнее, чем самые грубые отповеди, Вера научилась пересиливать себя и вместо полного безмолвия скупо, односложно отвечала.
Вера не могла бы рассказать, о чем она думала, отгородившись от мира стеной молчания. О несправедливости обвинений, которые прозвучали в ее адрес, и об оправданиях, которые следовало бы найти для людей, причинивших ей зло, о природе, литературе, музыке — и ничего конкретного, ничего такого, что можно было бы лотом вспомнить и пересказать. Она лечилась, отказавшись от общения. Но каким лекарством, не знала.
Сейчас она погрузилась в молчание полное и абсолютное, как в детстве. Вера ходила по квартире, делала какую-то работу — гладила Сергею рубашки, пришивала оторвавшиеся пуговицы, готовила. Свекровь и муж что-то говорили, спрашивали, требовали — она не слышала. В голове медленно-медленно поворачивался жернов, который должен был перемолоть боль. Вера убрала вещи, купленные девочке, в шкаф, чтобы потом отдать их Даше, но сейчас видеть друзей не могла. Она уходила на улицу и часами бродила на Ленинских горах, не замечая ни людей, ни природы.
К концу третьего дня стена молчания стала таять, и Вера могла произносить “да” или “нет” на вопросы мужа и свекрови. Еще несколько дней — и она станет прежней.
Спустя неделю во время уборки Вера обнаружила за полкой с обувью алюминиевую крышку — все, что осталось от Кати.
Глава 17
— Безобразие! Юрка, не потерпим! Налейте мужику выпить!
Игорь Самойлов если и поразился виду своего друга, то хорошо это скрывал. Он пришел в гости поздно вечером, принес деньги, собранные бывшими Юриными сослуживцами, и балагурил за столом, наспех накрытом на кухне.
— Что значит — врачи не разрешают? К стенке таких врачей! Если мужику нельзя выпить — значит, ему нельзя жить. Юрка, ты живой? Выкинь ты эту корочку. Держи рюмку. Женщины, молчать!
Игорь отбивался от хохочущих Тани и Анны. Вложил Юре в руку рюмку с коньяком и поднес ко рту. Юра сделал глоток и тут же выплюнул, как ребенок выплевывает горькое лекарство.
— Не пошло? — Игорь на секунду замешкался, но тут же вернулся к прежнему тону. — Так, старик, начинаем все сначала, с детских лет. Прописываю: сначала по стакану пива ежедневно, потом переходите на дешевый портвейн. Подчеркиваю — самый дешевый. И этим макаром подвигаетесь до благородных напитков. Женское внимание и ласка тебе обеспечены. Старик, мы на правильном пути! Я бы тоже хотел повторить.
Юра смотрел на него и не узнавал. Впрочем, он никого не узнавал, слегка оживлялся, только когда его кормили. За две недели дома его научили слегка приподнимать руки и ноги, помогать при переодевании и пересаживании с кровати на кресло и обратно — весь прогресс.
Анна думала, что после того, как Юра уснул в кресле, и она заявила, что мужа пора укладывать спать, Игорь уйдет, но он не спешил.
— Укладывай, а потом давай поговорим.
— Сама справлюсь, — Татьяна выкатила кресло с кухни.
Игорь закурил, подошел к окну и молча смотрел на улицу.
— Не смущайся, — сказала Анна, — со мной уже все, кто мог, провели беседу: как и на какие средства мы будем жить, что нам делать: переехать к маме, продать квартиру и купить меньшую, и даже — представляешь? — отдать Юру в инвалидный дом.
— И что ты выбрала?
— Прежде, когда у нас возникали трудности, Юра всегда говорил: без суеты разведем проблемы по их важности и срочности и начнем решать. Сейчас самое важное — поставить его на ноги. Все остальное подождет. Считаешь, я не права?
— Права, — Игорь вернулся за стол, — с точки зрения женской, гуманной, общечеловеческой — права. Можно добиться того, чтобы он стал таким, как прежде?
Анне задавали этот вопрос десятки раз, она сама пытала каждого из врачей, которых приглашала на консультацию.
— Что значит “таким, как прежде”? — спросила она раздраженно. — Ты можешь стать таким, каким был три года назад или три месяца?
— Он будет соображать? Сможет рассчитать нагрузку на крыло самолета? Вкалывать по десять часов в сутки? Пробежать тридцать километров на лыжах? Выпить литр водки, а утром отправиться на работу?
Анна отрицательно покачала головой. Никто не понимает, какую ценность для нее представляет Юра. Для всех он должен быть добытчиком, рабочей лошадью, а если лошадь захромает или ослепнет, то место ей на живодерне. Конечно, друзья и родные любят ее, любят Юру, желают им добра, но мыслят до пошлости приземленно. Как будто не существует других, высших человеческих отношений и чувств. Анне было обидно, что ее самопожертвование все воспринимали, с одной стороны, как норму, а с другой — как ошибку. Она в их глазах походила на истовую богомолку, которая силой веры поражала и одновременно наводила на мысль об ограниченности.
— Как у тебя дела? — спросила Анна. — Ты о себе ничего не рассказываешь.
— Мои дела, — задумчиво проговорил Игорь, — мои дела интересны и необыкновенны. Долго рассказывать. А коротко — то ли буду большой пан, то ли сильно пропал. Нюра, на что вы будете жить?
— Послушай, мне уже надоело, что все смотрят на нас с сочувствием и жалостью. Мы будем жить нормально. Я все продумала. Из тех денег, что ты принес, частью рассчитаюсь с долгами. У нас есть резерв — счет в банке и машина. Сергей Крафт поможет снять деньги, Вера звонила, у него, кажется, получилось. Отдам взнос, за квартиру, чтобы голова не болела по этому поводу. Продадим машину — деньги на Юрино лечение: лекарства, массаж, лечебная физкультура, занятия с дефектологом — это специалисты, которые учат взрослых, после инсультов и травм, разговаривать, читать и так далее. А жить будем на пенсию, пособие детям, плюс хочу устроиться мыть подъезды в нашем доме. Будем работать на пару с Луизой Ивановной. Она переедет к нам, а ее квартиру можно сдать. Вот такие наши планы.
— Разумно, — кивнул Игорь. — Все правильно спланировала.
У него был вид человека, владеющего каким-то секретом и мучительно раздумывающим — делиться этим секретом или нет. Ситуация, когда нельзя одновременно оказать помощь ближнему и застраховать собственные интересы.
— Выжить вы, конечно, выживете, — произнес он, — но не более того. Не обижайся, но у тебя, Аня, женский подход к решению проблемы. Было бы на что хлеб купить завтра, а дальше — как Бог пошлет. Что в перспективе? В перспективе карьера уборщицы подъездов. Между тем сейчас тот момент в жизни нашего славного государства, когда делаются большие деньги и закладываются фундаменты огромных состояний. Через несколько лет нашу страну ты не узнаешь. Из бывших однокашников одни будут улицы подметать, а другие в барских поместьях посвистывать.
— И какое все это имеет отношение, ко мне?
— Я хочу тебя взять в дело. — Игорь решился. — Никогда бы на это не пошел, будь Юрка в добром здравии. Я очень рискую. Если ты станешь молоть языком, я тебя придушу, если успею, конечно, сам в живых остаться.
— Игорек, ты связался с бандитами? — испугалась Анна.
— Ни в коей мере. Я веду дела только с государственными людьми самого высокого ранга. Риск
