руке он держал крупный лист очень плотной бумаги.
— Это приветственная речь для новозеландцев. Голову на отсечение! — прыснул Ханси в рукав.
Господа Харчмайер, Тюльмайер, Лисмайер также находились на Главной площади, равно как и туристы, репортеры, гости чемпионата мира. Тюльмайерова Фанни вела наблюдение из тюльмайеровского дома. Сверху, из чердачного оконца, дорога просматривалась до второго поворота, считая от Верхнего Дуйберга. Фанни зорко вглядывалась в даль. Вдруг она замахала красным платком и возопила:
— Я их вижу, я вижу их! Они на повороте!
— Едут! Новозеландцы едут! — загалдели встречающие.
Их горящие любопытством глаза впились в одну точку. Господин учитель встал по стойке «смирно». Пожарная капелла грянула в два раза громче, репортеры расчехлили фотокамеры, а господин Лисмайер шепнул на ухо господину Харчмайеру:
— Настал наш великий час!
— Только бы не обмишуриться! — шепнул в ответ Харчмайер.
Ханси и Тита с трудом протиснулись сквозь плотную, в семь рядов, толпу зевак. Сначала их не хотели пропускать, но, узнав Ханси, люди, естественно, с готовностью расступались. Понятно, ему пришлось дать двадцать семь автографов. Едва Ханси и Тита оказались в первом ряду, как на Главную площадь въехали «Мерседес» и «БМВ». Все захлопали, радостно загудели и дружно проскандировали:
— Спортсменам из Окленда привет! Погонщикам Пен привет! Дуй-дуй-урра! Дуй-дуй-урра!
Репортеры подбежали к машинам. Защелкали фотоаппараты, засверкали вспышки, задние ряды напирали. Началось немыслимое столпотворение. Погонщиков Пен чудом не раздавили. К счастью, в общем гаме никто не расслышал, как ругнулась Свинмайерша:
— Чтоб им всем повылазило, прости господи!
Пожарники наяривали втрое громче прежнего, господин учитель натужно ревел в микрофон приветственную речь. Никто не мог разобрать ни полслова. Репортеры наперебой интервьюировали Погонщиков Пен. Их интересовало, верят ли Погонщики Пен в свою победу, в хорошей ли они форме, чьи шансы, на их взгляд, предпочтительнее — Альпийского Колена или Верхнего Дуйберга — и какого они мнения о Ханси-самородке. Погонщики Пен улыбались за своими огромными очками, глубже надвигали на лоб свои шляпы-клумбы и козырьки и не произносили ни слова.
Тюльмайер, Лисмайер и Низбергер встали перед Погонщиками Пен, а сзади них стояли Харчмайер и Верхенбергер. Они выкрикивали:
— Команда Погонщиков Пен устала после дальней дороги! Ей нужен отдых!
Они стали теснить Погонщиков к убранному еловыми лапами входу тюльмайеровского дома, затолкали Погонщиков внутрь и заперли двери.
— Через две минуты у Харчмайера, в комнате для особых торжеств, начнется пресс-конференция! — объявил Лисмайер.
Всех репортеров как ветром сдуло. Следом за ними в КОТ устремились и туристы-болельщики. Им стало ясно, что Погонщики Пен притомились после длительного перелета и их лучше оставить в покое. Им вдруг нестерпимо захотелось выпить по кружке пива и съесть парочку-другую сосисок. В мгновение ока оба зала у Харчмайера были забиты до отказа. Госпожа Харчмайер спустилась в подвал и принесла три короба спецсосисок. (Между прочим, ни один из гостей не выразил своего неудовольствия от избытка специй. Большинство решило, что это особенно пикантный привкус горчицы.)
Пока же в тюльмайеровском доме произошло легкое недоразумение. Завидев выныривающие из-за поворота машины, Фанни опрометью бросилась вниз и стала поджидать гостей у входа. Когда на пороге дома выросли Погонщики Пен, теснимые членами совета общин, Фанни охватила безграничная радость. Ей так не терпелось узнать дорогого дядю Густава, и его жену, и всех остальных членов семейства! Она бросилась на шею самому большому и внушительному из трех мужчин. Она решила, что этот богатырь в клетчатой лесорубской куртке и есть ее дорогой дядюшка Густав. Так как Фанни весьма энергично набросилась на обладателя клетчатой куртки, у того с носа слетели солнечные очки. И хотя он их тут же водрузил на место, Фанни успела разглядеть, что у него прямо под глазом бородавка — с двумя седыми волосками сверху. У одного лишь Козмайера была такая бородавка. Фанни это страшно удивило.
Но еще больше она удивилась, когда кто-то из новозеландцев спросил:
— Теперича куда?
А когда госпожа Тюльмайер повела новозеландцев наверх, Фанни увидела на икре у одной дамы, той, что в зеленой цветочной шляпке, багровое родимое пятно. Точь-в-точь такое, как у Курицмайерши. После того как новозеландцы расселись в большой гостиной на втором этаже и госпожа Тюльмайер заперла за ними дверь, Фанни прокралась наверх и приложила ухо к этой двери. Она сразу услышала девчачий голосок:
— Мам, туфли жмут до невозможности, на пятке волдырь уже вскочил!
Фанни почудилось, будто бы она тысячу раз слышала этот голос. Спускаясь шаг за шагом по лестнице, Фанни бормотала себе под нос:
— Как же так — у Погонщиков Пен из Окленда голос не отличить от голоса Свинмайеровой дочки?
Фанни пошла на кухню. Она спросила маму насчет бородавки насчет родимого пятна на икре и насчет голоса. Но мама просто остервенела и наорала на Фанни:
— Какого рожна тебе надо, суешь нос куда не следует! Фанни решила спросить отца. Она надела новую дуйбольно-спусколифтовую куртку. Она вышла на улицу, протолкалась сквозь кучки любопытных, которым не хватило места в КОТе у Харчмайера и попыталась просочиться на пресс-конференцию. Но перед КОТом стояла на часах госпожа Харчмайер.
— Ступай-ка отсюда подобру-поздорову! Тебя здесь только не хватало! — сказала Харчмайерша Фанни.
Фанни это очень обидело. Ведь она была ни много ни мало, местной чемпионкой и с ней связывали надежды на мировое первенство среди женщин. Она повернулась, успев все же показать язык госпоже Харчмайер, и выбежала из ресторана. Перед дверью она нос к носу столкнулась с Ханси и Титой.
— Что такая смурная? — спросил Ханси.
— Твоя мама меня к папе не пустила, а мне ему надо про Погонщиков Пен одну важную вещь рассказать, — прокричала Фанни на одном дыхании.
Ханси не сдержал улыбки.
— Даже очень важную вещь! — крикнула Фанни. Тут Ханси не выдержал:
— Слушай, Фанни, я думаю, сейчас о твоей важной вещи никто слышать не захочет!
А Тита добавила:
— Разве что рассказать ее в Альпийском Колене! Ханси и Тита ушли, а Фанни удивленно глядела им вслед.
Утром, перед открытием чемпионата мира, на Верхний Дуйберг было любо-дорого посмотреть. Огромную серую тучу, казалось бы намертво прибитую к небу, пронизали солнечные лучи, воздух был нежен и терпок, легкий ветерок шевелил бурый травяной покров на размеченных дистанциях. Все было в праздничном наряде. Каждый дом перевит гирляндами В каждом окне и на каждой крыше трепыхались флажки с коровьей эмблемой. Через всю Главную площадь крест-накрест протянулись приветственные транспаранты. Перед церковью застолбили лучшие места два телетрансляционных автобуса.
Рядом припарковалось стадо машин с маленькой табличкой ПРЕССА на ветровом стекле. Станционное здание спусколифта «Долина», еще недавно темно-коричневое, сверкало ярко-красной краской, и по ярко- красным стенам бежала крупная белая строка:
ДУЛА НИЗБЕРГЕРА — ДУЛА ЧЕМПИОНОВ МИРА!
