Мыслитель.
– А что это? – спросила Лилибет, указывая на сверток, который Туз пик держал под мышкой.
– Рождественский сдобный пирог, – ответил Туз пик. – Старуха, у которой я был, напекла их целый ящик. И снова поставила тесто. Она сказала мне, что у нее нет никого, кому она могла бы их подарить. Обалдеть можно, да? Хотела мне еще один всучить, еле отбился.
– Не дай господи дожить до глубокой старости, – сказал со вздохом Мыслитель и двинулся к калитке палисадника.
– Так прямо и войдешь? – спросила Лилибет.
Мыслитель кивнул. Калитка оказалась незапертой. Мыслитель, Лилибет и Туз пик шли гуськом по бетонной дорожке к двери коттеджа, выкрашенной в зеленый цвет. Из дома до них доносилась музыка. По мере того как они приближались к входной двери, она слышалась все громче.
– Старуха... – начал Туз пик, – ну та, что дала мне пирог, сказала, что у тех, кто въехали в этот дом, мальчик очень здоровый и толстый. И по утрам он обычно бывает дома. Моя старуха как-то спросила его, почему он не ходит в школу, а он в ответ показал ей язык.
– Женщина, у которой я была, – подхватила Лилибет, – предупредила меня, что мне вряд ли удастся что-либо узнать про фрау Провозник, потому что, кроме глупого мальчишки, я там никого не застану. Его отец работает где-то за границей монтажником, а мать как будто держит кафе. Ее никогда не бывает дома. Она приходит не раньше полуночи, а то и позже.
Мыслитель нажал на ручку зеленой двери, хотя и не рассчитывал, что дверь отворится. Как ни странно, она оказалась не запертой.
Ребята очутились в прихожей. На вешалке висела зеленая, как лягушка, куртка Вольфганга Крана. Деревянная винтовая лестница вела на второй этаж. В прихожей было четыре двери, не считая входной, и все они сверкали свежей краской.
Музыка теперь гремела вовсю. Она доносилась в прихожую из-за двери под лестницей.
Туз пик распахнул эту дверь и увидел ступеньки, ведущие в подвал. Неслышно, на цыпочках, стараясь не производить никакого шума, Мыслитель и Лилибет спустились вниз за Тузом пик и очутились в помещении с побеленными стенами. У самого потолка висела лампочка без абажура, а в углу стоял красный котел парового отопления и канистра с соляркой, резкий запах которой отравлял воздух. А еще они обнаружили обитую оцинкованным железом дверь. На ней толстым фломастером было выведено огромными буквами: «Конрад Вайтра младший». Под именем и фамилией было прилеплено типографское объявление «Вход воспрещен!» и несколько рядов черно-белых этикеток с изображением черепа с костями, таких, какие наклеивают в москательных лавках на упаковки с ядовитыми химикатами. Музыка теперь звучала так мощно, что у Мыслителя просто разрывались барабанные перепонки, а Лилибет не расслышала, что он говорит, когда он ей сказал, что у него сейчас разорвутся барабанные перепонки.
На железной двери не было ни замка, ни ручки, только задвижка снаружи. Дверь эта была неплотно притворена. Мыслитель распахнул ее и увидел освещенную несколькими свечами каморку, в которой стояла раскладушка. На раскладушке, поверх подушек и одеял, лежал крупный, толстый парень, а рядом, на ящике, сидел Вольфганг Кран. Он накинул себе на плечи овечью шкуру. Оба мальчика курили сигареты. Стены каморки были завешаны многоцветными плакатами: мотоциклы, ковбои на лошадях и голые девочки. Наяривал проигрыватель. Четыре колонки висели по углам.
Вольфганг Кран с ужасом уставился на дверь. Охватил ли этот ужас и толстяка, сказать было трудно – заплывшие жиром лица маловыразительны.
Мыслитель, Туз пик и Лилибет переступили порог каморки. У косяка двери был выключатель. Мыслитель повернул рычажок, и яркая лампочка вспыхнула под потолком. Туз пик подошел к проигрывателю и снял иголку с пластинки. Воцарилась немыслимая тишина. Лилибет дернула Мыслителя за руку и кивком головы указала на огромный плакат с двухметровой, не меньше, фигурой свирепого ковбоя, держащего в каждой руке по кольту. А на шее у него была цепочка, но не нарисованная, а настоящая. Золотая цепочка с золотым подвеском. Кто-то продел с обеих сторон шеи ковбоя дырочки и пропустил сквозь них цепочку. На груди у ковбоя в кожаной куртке висел кошелек, прикрепленный, видимо, клейкой лентой. Кошелек Лилибет из свиной кожи. Но самым поразительным в этом ковбое был его патронташ. Из каждой его ячейки торчало по шариковой ручке или самописке, между которыми затесались два-три циркуля. Две шариковые ручки выглядели точь-в-точь как те, что Туз пик «потерял» за последние две недели. А у стены стояли в ряд большие картонные коробки, доверху наполненные весьма странными предметами: плитками шоколада, катушками ниток, пачками жевательной резинки, электрическими батарейками, мужскими носками, ластиками, колготками, диафильмами, мылом, упаковками швейных иголок, расческами и пачками печенья. Даже пакетики с цветочными семенами лежали в этих картонных коробках.
Толстый парень приподнялся на раскладушке.
– Что вам надо? Убирайтесь отсюда! – На животе у него стояла пепельница, он загасил в ней свой окурок, а потом повернулся к Вольфи. – Малыш, – сказал он и жестом указал на дверь, – проводи-ка этих господ. Они хотят уйти. – При этом он попытался всем своим видом изобразить, что он хозяин положения, но это ему решительно не удавалось. В той малой степени, в которой лицо его могло вообще что-либо выражать, оно сейчас выражало страх, и только. И этот же страх звучал в его голосе, когда он крикнул Вольфи: – Ну, чего ждешь? Покажи им где раки зимуют!..
Вольфи Кран был очень бледен. Очки его соскользнули на самый кончик носа, а овечья шкура свалилась с плеч. Сигарету он уронил на пол. Теперь ребята заметили, что у него на груди, на зеленом свитере, был приколот самодельный значок в виде черепа, под которым было выгравировано: «№ 2».
– Они из моего класса... – пропищал наконец Вольфи Кран каким-то странным, птичьим голосом.
– Идиот! – толстяк приподнялся на локтях. На его груди тоже был значок с черепом, только под ним был № 1. – Кретин несчастный! Набитый дурак! Как ты мог выдать им местонахождение нашей главной квартиры?
У Вольфи Крана задрожали губы, кровь, казалось, отлила от них, и они стали такими же землистыми, как и его щеки.
– Заглохни, жиртрест! – сказал Туз пик и, схватив за угол раскладушку, на которой лежал толстяк, приподнял ее. – Закрой свою пасть, ты, боров! Понял?
– Я буду кричать сколько захочу, это моя резиденция... Моя, слышишь? – не унимался толстяк. – А вы проваливайте!..
Тогда Туз пик задрал угол раскладушки еще выше, напрягся и изо всех сил рванул его вверх, Толстяк, сделав неуклюжий кульбит, оказался на полу. Он взвыл от боли и принялся тереть свою ушибленную голову.
– И все это вы накрали? – с изумлением спросила Лилибет у Вольфи Крана.
– Я не крал, – проговорил Вольфи, громко всхлипывая. – Это было только испытание воли... Проверка на мужество!..
– И этот вот мешок с мякиной, – Мыслитель указал на толстяка, который медленно поднимался с пола, – этот воздушный шар с ушами назначал тебе все новые проверки?
– Каждый, кто вступает в нашу банду, – Вольфи всхлипывал пуще прежнего, – должен их пройти.
– Каждый? – Мыслитель наморщил лоб. – А сколько вас всего?
– Пока нас только двое, но...
– Заткнись, дебил! – перебил Вольфи толстяк. – Это их не касается.
Тогда Туз пик подошел вплотную к толстяку и спросил его, не хочет ли он оказаться в другом углу комнаты, сделав на этот раз не задний кульбит, а передний.
Толстяк был в бешенстве. С минуту казалось, что он сейчас кинется на Туза пик, будто разъяренный буйвол. Но он лишь криво ухмыльнулся и сказал:
– О'кей! Я принимаю вас. Вы можете вступить в мою шайку. Будем работать вместе. – И, с прищуром взглянув на Туза пик, добавил: – Ты будешь моим помощником.
От изумления и гнева Туз пик просто лишился дара речи. Но толстяк неверно истолковал его молчание.
– Ну, чего уши развесил? – рявкнул толстяк на Вольфи Крана. – Гони сюда свой значок!
