Выскочка из отморозков

своих местах! Давай и ты возвращайся в свои пенаты.

Герасим невольно заглянул в спальню к Борису. Парень увидел его, отвернулся, заговорил тихо, а вскоре и совсем закончил разговор, положил трубку и сел в постели, обхватив руками голову.

Герасим топтался на кухне стреноженным конем.

И только мать без слов и объяснений поняла ситуацию. Степановна вошла в спальню к Борису, подсела рядом, обняла, погладила взъерошенную макушку и спросила:

—

Чего ты голову опустил? Что случилось? Чего так меняешься? То смеешься, то плачешь…

—

Бабулечка, наверное, потому, что дурак!

—

Э-э, те в таком не признаются никогда! Что мутит душу, что бередит?

—

Понимаешь, скоро мне ехать на учебу!

—

Знаю, уж собираю помалеху.

—

Зачем? Я там на всем готовом!

—

Не лопочи глумное! Кто тебя исподним обеспечит аль рубаху даст? Тот же шарф и носки свои надобны, чтоб не застыть.

—

Все выдают, бабуль, на то она и школа милиции!

—

А и свое сгодится, лишним не будет!

—

Не надо тряпья, только необходимое…

—

Чудной, вдали от дома свое надобно.

—

Сказано, что через недолгое время в путь, — охрип голос Борьки,

—

Детка ты наш, не навовсе уезжаешь, на время. Опять же на каникулы наведаешься, дома побудешь, душу согреешь. Мы все тебя ждать станем.

—

Вы будете. А вот она захочет ли ждать меня?

—

Борик, детка моя, коль любит, будет ждать вернее собаки. Если не нужен ты ей, пусть теперь проявится, оторвется и отболит. Эта проверка вам обоим. Может статься — единственная на всю жизнь. Коль суждено, будете вместе, а нет — не о чем сетовать. Как мы своих мужиков ждали — с войны, из тюрем. Редко какая в другой раз семью заводила.

—

Так это мужиков!

—

Велика ли разница? А и парней! Сколько моих товарок немужними остались? Уж и про войну забыли люди нонешние. А эти так и остались верными тем, кто не пришел с нее. И до сих пор седые старухи плачут, что не осталось у них от тех любовей деток, ради каких стоило бы жить на этой земле. Сколько весен у них впустую прошло. А ведь полюбив однажды, в другой раз уже не суждено любить. И если твоя не станет ждать, значит, она тебя не стоила.

—

А как же я смогу полюбить в другой раз?

—

Ой, Боренька! Только девки умеют один раз любить. Мужикам такое не дано. Сколько на голове волос, столько Любовей.

—

Не все так, — не согласился парень.

ГЛАВА 8 Любовь в подарок

—

Да что там не все? У мужиков всякий день весна. Иной идет, лысый, ноги кренделем, морда, как у лешака, а чуть бабу помоложе увидел — слюни до колен пустил. А до того ноги руками переставлял. Тут же откуда прыть взялась? Грудь колесом, и за бабой чуть не вприскочку. У нас в деревне таких озорников полно. Ему уже могилу копают, а он вокруг могилы за молодками бегает. Вона наш конюх — пять жен пережил. Всех схоронил, но сам не успокоился, в шестой раз вздумал ожениться. Хотя уже ноги не держат, песок из жопы рекой, сопли ниже бороды, а туда же, бабу надо. Что он с ней делать станет в восемьдесят пять годов? Смехотища сущая! Иль он всех тех баб любил? Да кинь, Боря! Мужик, он кто есть? Жеребец, кобель!

—

Бабуль! У тебя у самой три сына! — напомнил Борька.

—

Мои мальчишки не такие…

Герасим, слушавший тот разговор, с трудом согнал с лица шельмоватую улыбку. И подумал: «На то мы мужики! Когда уехать иль вернуться…»

—

Мои ребята росли в строгости. Я их всех в руках держала, не дозволяла испаскудиться смалу, — говорила Степановна.

—

А смалу — это сколько? — спросил Борька.

—

Смалу то, что до семнадцати.

—

Ну а дальше уже можно было?

—

Удержать трудно. Но и то могла огреть каталкой, оттаскать свое чадо за чуб, коль спаскудился. Вот ныне спробуй проучить так-то, саму отмолотят и с избы за ноги выкинут! А другие вообще родителей не помнят, даже не наведывают стариков.

—

Родители тоже всякие бывают. И такие, как мой родной папаша! Тоже мне — отец! Таких смалу давить меж ног!

—

Оно и матери всякие случаются. Иную саму рожать не стоило! Не то мужика, детей со свету сживает. А в девках хорошей была. И любила, а потом, когда бабой стала, словно черти ее подменили. От такой всем горе.

Борька слушал бабку молча. Он давно стал понимать, что все люди разные и нельзя мерить всех по одному шаблону. Парень не понимал тех, кто говорил своим детям, что любить им еще рано… И даже высмеивали, обзывали скороспелками.

А кто определит в этом случае, какой возраст подходит? Любовь приходит, не спрося согласия. Она охватывает пламенем всю душу, вытесняя из нее все зло, заставляет петь и радоваться каждой минуте жизни.

Да и какой бы она была, эта жизнь, без любви? Разве бы сумели люди пройти через столько бед и радоваться, что устояли и выдержали все, если б не она? Ради любви, во имя ее шли на подвиг и на подлость. Рожали и убивали, спасали и предавали. Лишь любовь способна до неузнаваемости менять суть и внешность человека. Сделать несчастного счастливцем и наоборот. Только она способна стать счастьем или горем. Только тот, кто по-настоящему познал это чувство, поймет напутствие матерей: «Даю тебе жизнь, а любовь возьми в дар от самого Бога!»

Борька в тот день ничего особого для себя не ждал. Он сидел возле заправки, на солнце, наблюдал за проезжавшими машинами. Они быстрее птиц пролетали мимо.

Ни одна не свернула к заправке, и парню было тоскливо. А тут еще солнце палило нещадно. Парень облился водой из шланга, полил площадку перед заправкой и рестораном. Хотел снять с себя мокрую майку, чтобы позагорать, и увидел, как с дороги свернул голубой «опель» и не спеша, аккуратно подъехал на заправку. Стекла тонированные, из-за них не видно водителя, и Борька, подойдя к машине, спросил привычное:

—

Сколько литров залить?

—

Пятнадцать, — услышал из салона нежный голос и невольно заглянул внутрь.

И увидел девушку, равной ей не было во всем свете. Белокурые волосы разметались по плечам локонами. Юное лицо, совсем розовое, улыбалось голубоглазо.

Девушка вышла из машины, рассчиталась за бензин и спросила, указав на ресторан:

—

А здесь можно перекусить?

—

Само собой! — Оглядел ее с ног до головы. И покраснел до макушки за собственную смелость. Девушка поймала изучающий взгляд и, усмехнувшись, спросила:

—

Ну как? Понравилась?