задымился. Но ничего. Она железная. Сгорят бумажки, и все тут. Ведь так хочется дослушать приговор до конца, где обязательно услышат все о мере наказания, определенной судом. Ведь ради этого пришли, ждали почти до вечера. Да и осталось немного. Совсем немного. И можно будет идти домой совсем спокойно, не боясь никого. Город больше не будут будоражить слухи о новых зверствах воровского пахана. Его не станет. На этот раз его приговорят к смерти и расстреляют.
Леший первым увидел черные клубы дыма, вползавшие в дверь зала заседаний. Они ползли вверх к потолку. Они окутали, спрятали от глаз лампочки и все ниже опускались на головы любопытной толпы, жаждавшей смерти того, кого боялись годами, днем и ночью. Забыв о собственной безопасности, млели, предвкушая момент расплаты.
Леший, один из немногих, знал, что в деревянном здании суда не было запасного выхода. Не предусмотрели его фрайера-строители с самого начала. Не могли просчитать, предвидеть сегодняшнюю ситуацию. А узкая, хлипкая лестница со второго этажа на первый не выдержит натиска толпы, рухнет. И тут уж не до него. Начнется паника.
— Люди! Горим! Пожар! Спасайтесь! — влетела в зал суда растрепанная, испуганная уборщица и первой бросилась к окну.
— Куда ты! Убьешься! Давай к выходу! — рванулись за нею люди.
— Опоздали! Лестницы уж нет! Теперь кто как может выбирайся отсюда! — вскарабкалась баба на подоконник и, дотянувшись руками к водосточной трубе, рухнула вниз, шлепнулась о землю лопнувшим мешком.
И только тут приметили люди, как плотно набился дым в зал заседаний.
— Конец! — ахнул кто-то.
— Помогите! — заорали из окон суда. Прохожие удивленно останавливались, беспомощно разводили руками.
— Спасите! — орал, выставившись в окно и загородив собою весь проем, машинист паровоза, успевший глянуть, что творится в коридоре суда.
Лестница давно рухнула, и даже надежды не осталось на то, что кто-то без ущерба и увечий выберется из этого пекла. Если повезет выскочить и выжить. Но всем ли, каждому ли?
— Подсобите, люди добрые! — вопит старуха, застряв в окне.
Недавно ее интересовало, стрельнут Лешего иль нет? Теперь сама от страха дрожит. Старая, а жить хочет.
Ей кто-то спешно дал пинка, чтобы другим помеху не чинила. Судейские пытались дозвониться по телефону в пожарную.
Но связь, то ли огнем, то ли фартовыми, была прервана, а огонь уже вплотную подступил к залу заседаний со всех сторон.
— Люди! Спасите нас! — орала жена убитого начальника охраны банка, прорвавшись к окну. Ее отшвырнули от подоконника, видно, за нерешительность. И, оглушив черной бранью, лезли в проем оголтело, цепляясь в него чуть ли не зубами.
— Граждане! Пропустите! — рванулся к одному из окон судья. Насмелился, когда дышать стало нечем.
— Ты, отваливай!
— Иди в жопу!
— Граждане — в тюрьме!
— Суд сделали! Даже сторожа нет! Чтоб пожар тушить! Вот и сдыхай вместе с убийцей. А нам не мешай,
— двинул его плечом машинист Паровоза. Но и этого смяла толпа. Сшибла с ног новой человечьей волной, отхлынувшей от двух других окон, объятых пламенем, и, ринувшись к единственному, уцелевшему, смела со своего пути топтавшегося в нерешительности обвинителя в процессе.
Он оказался под ногами обезумевшей от паники и ужаса толпы.
Поначалу пытался выбраться, выкатиться, кричать, но толпа не слышала. Оглохшая от животного страха, она спасала саму себя.
Кто выживет, кто уцелеет в этой безумной схватке с такой близкой, внезапной бедой! Кому повезет?
Ревет огонь, трещат охваченные огнем половицы, рушатся стены, балки, перекрытия. Орут, плачут в пляске огня люди.
Вон помощник прокурора, давно ли просил для Лешего исключительную меру наказания? А теперь дымится на нем бездыханном измятая, истоптанная толпой форма. Судьба посмеялась. А может, наказала за жестокость иль грех?
Председателя суда кто-то с подоконника подтолкнул. Избавился. Ушел от огня. Но не от смерти. Переломил позвоночник. Умер на месте.
Выскочил и машинист паровоза. Но едва коснулся земли, на него Леший прыгнул. На секунду сдавил горло. И ушла жизнь. А как трудно было тому пробиться к окну. И все впустую.
Никто ничего не приметил и не увидел. Да и кому нужно чужое счастье иль беда? В огненной кутерьме метались люди.
Вон конвойные, умнее всех оказались, двинули на толпу буром, забыв о Лешем. Кого кулаком, пинком, плечом от окна отодвинули, оторвали. Сразу видно, опыт немалый у обоих. Вскочили на подоконник, и без оглядки — вниз. Оба целехоньки, без царапины и испуга из суда выбрались.
Хорошо, что клетку Лешего не закрыли на замок во время суда. А открыть обычную задвижку для фартового — легче чем высморкаться. Едва толпа запаниковала, выскользнул из клетки гибким зверем. Перекрестился. Пристроился в спину машиниста паровоза и, почти одновременно с ним, выпрыгнул в окно, использовав врага вместо мешка, обязанного смягчить удар при падении. Тот, возможно, и выжил бы, не окажись у него на плечах Лешего. Уж очень памятливый оказался фартовый, очень мстительный.
В дыму никто не видел, кто умер, кому выжить повезло.
Пожарная машина подоспела к зданию суда в тот момент, когда крыша рухнула, оборвав крики метавшихся в огне людей.
Стены здания, словно согласившись с участью, разъехались по сторонам черными, дымящимися ребрами.
Пожарники, залив для очистки совести дымящиеся головешки, вскоре убрались восвояси. Около пепелища собралась толпа зевак. Сюда вскоре прибыл наряд милиции, оцепив место происшествия, вместе с пожарным инспектором выясняли причину пожара. По ходу вытаскивали из-под обгоревших бревен и досок трупы, остатки чьих-то жизней. Как их опознать? Кем они были? Кто присутствовал на процессе? Кто погиб, кто выжил? Такое в один день не установить.
Две машины «скорой помощи» пыхтя развозят — кого в больницу, других — в морг.
Дымится одежда, волосы и кожа на трупах. Иначе — черные скелеты, рассыпались в руках. Некоторые стали покойниками, не доехав до больницы.
— Бандюги подожгли. Своего спасали. Кто ж еще такое учинит? — робко оглядевшись по сторонам, предположил дедок, живший неподалеку от суда — на Фебралитке. И потому заявился на пепелище в домашней пижаме.
— Хорошее спасение — своими руками загубить своего же? Да отсюда вживе, поди, никто не выбрался, — не согласилась старуха — дворничиха.
— Кто-то папироску бросил, не погасил. Я так думаю. Когда я в магазин шла, тут людно было. Перерыв перед концом, так мне сосед сказал, какого в свидетели взяли. Обокрали его надысь. Ну, а вернулась с магазина, ни соседа, ни суда… Да и то сказать, старая домина. Верно, при каторге еще построена. Вся иссохла, сгорела как свеча, — высказалась почтальон и, вздыхая, ушла домой, зябко поеживаясь от увиденного.
Ближе к ночи ушли с пожарища последние зеваки. И только наряд милиции с инспектором пожарной части все еще искали причину пожара. Кому она была нужна? Выжившим — не верившим в свое спасение? Иль мертвым? А может, начальству, какое вряд ли заинтересуется в областном центре пожаром в Охе.
И только Леший знал, что делает. Едва оказался на воле, свернул в самый оголтелый район города, прозванный охинцами Шанхаем.
